Последняя из древних
Шрифт:
Через мгновение Струк пришел в себя. Он обхватил руками мясо, вонзил в него передние зубы и с рычанием стал рвал и тянуть зубами пищу, пока не откусил кусок. Дочь не была уверена, что он услышал ее восхищенный смех, дрожью пробежавший по льду. Его внимание было полностью поглощено мясом, скользнувшим ему в рот. Его язык добрался до сока. Это был один из лучших кусков, отрезанный от жирной плоти рядом с сердцем, раньше он никогда не удостаивался такого. Закрыв глаза, он жевал, охваченный теплом.
Глаза Струка были закрыты, а Дочь получала такое удовольствие, наблюдая, как он ест, что никто из них не заметил, как подошел Сын. Струк, который только что с наслаждением смаковал вкус крови, был вмиг сбит с ног. От удивления он открыл глаза. Дочь отшатнулась назад. Сын стоял слишком близко к мальчику. Опустив широкий лоб, он выхватил у Струка мясо. Мальчик сжался и прикрыл глаза ладонью; воспоминания о прежнем жестоком обращении были еще свежи в памяти, и он отвернулся, чтобы не видеть следующего удара. Но второго удара не было. Струк не стоил усилий. Поскольку мяса было много, Сын дал мальчику кусок ребра, который отрубил топориком. Этот кусок тоже был хорош, и Струк осторожно наклонил голову в знак благодарности и убежал, чтобы поесть в безопасности, под прикрытием валуна.
Дочь уже собиралась бросить на Сына грозный взгляд, но остановилась: к ним медленно приближалась Большая Мать. Когда она подошла, они тут же прекратили мелкие ссоры и опустили головы.
– Хм, – сказала она, принюхиваясь.
Теперь настал черед Дочери сжаться. Когда старуха подошла к ней, Дочь быстро опустила взгляд, По традиции старшая женщина объясняла всем, как охотиться и как делить мясо. Так было до зимних бурь. В этом году они выдались особенно долгими и сильными по любым меркам. Но к этой весне Большая Мать как-то усохла. Казалось, что тело Дочери, лопавшееся от круглых мышц и выпирающих грудей, должно было заполнить пустое пространство. По виду Большой Матери было ясно, что она обижена: ее глаза сузились и исподлобья смотрели на Дочь.
Теперь Дочь должна быть осторожной, чтобы показать, что она знает свое место. Если она бросит вызов авторитету старшей женщины, это может кончиться дракой. Меньше всего на свете Дочь хотела драться с той, которая любила и воспитала ее. Но, хотя Большая Мать в последние годы была спокойной, ее буйный нрав еще мог вспыхнуть. Не зря же она так долго властвовала в семье. Она еще могла отбросить чувства, чтобы при необходимости отстоять свои позиции. Поэтому Дочь изо всех сил старалась казаться маленькой и безобидной рядом с ней. Она обхватила себя руками, чтобы грудь меньше выпирала. Но теперь, когда у нее началась течка, она знала, что недоверие Большой Матери к ней может возрасти.
Возможно, по мнению Большой Матери, Дочь вела себя так, будто это была ее охота. Укрываясь в корнях деревьев, она, возможно, не видела, что произошло в узком месте лощины. Может, она думала, что это Дочь велела Крюку броситься на зубра?
– Не, буу. – Дочь издала носовой зубриный рык и покачала головой из стороны в сторону, чтобы показать свое смирение и горе. Убить зубра, выпить кровь теленка и отрезать первые куски – такая честь предоставляется тому, кто отвечает за охоту. А она по своей горячности влезла и заняла чужое место. Большая Мать приблизилась к копыту и сердито посмотрела на Дочь. Подошел Струк и хотел было взять Дочь за руку, но она быстро отмахнулась от него. Мальчишки это не касалось. Дочь обняла Большую Мать и почувствовала дрожь в животе. Она не поняла, то ли это задрожала гора, то ли треснул лед, но тело просто отзывалось на ее собственные действия. После первого движения ему требовалось некоторое время, чтобы прийти в равновесие. Она чувствовала, что ее губы дрожат, и знала, что будет дальше. Она медленно приблизилась к ногам старухи и встала на колени, опустив голову. Поместить голову и шею в непосредственной близости от чужих рук означало: «Можешь сделать с моим телом все, что пожелаешь».
Дочь смотрела на лед и на ноги матери. Старуха привязывала к ступням подушечки из зубриной шкуры, чтобы защитить их от острого льда. Ее кожа была настолько тонкой, что почти блестела, складками обвисая вокруг ее ног. Ногти были толстыми, как кора. Мозоли на пальцах ее ног и на пятках были твердыми, напоминая скорее камень, чем кожу. Дочь знала, что эти ноги добры, хотя могут и дать хорошего пинка. Она почувствовала руку Большой Матери на макушке, вздрогнула и затаила дыхание. Рука вжалась в ее спутанные волосы.
– Хм, – сказала Большая Мать, принюхавшись.
Рука сильно сдавила голову Дочери и осталась лежать на ней – это значило, что решение еще не принято. Через некоторое время старуха села. Она щелкнула языком, обращаясь к Дочери, – хотела, чтобы ее покормили.
Дочь принялась за дело. Она отрезала кусок самой жирной грудинки у самого сердца. Сначала положила матери в рот кусочек самого мягкого белого мраморного жира. Потом осторожно пережевала кусок мяса, постаравшись, чтобы не вытек сок. Стоя на коленях рядом с Большой Матерью, она помогала старухе есть. Прощение начинается с желудка.
Может быть, расстановка сил в их семье и изменилась, но Дочь была молода. Сама того не осознавая, она хотела чего-то невозможного. Это было новое чувство, свежее, как теплое мясо, которое они жевали. Несмотря на очевидную слабость Большой Матери, Дочь, как и многие из ее вида, хотела, чтобы все оставалось как было. Кормя старуху, она впускала в сердце частичку надежды. Ей хотелось показать другим, что она еще ни за что не отвечает. Она пока еще остается молодой. Тогда, может быть, несмотря на течку, ей разрешат остаться в семье.
8
Они особенно остро почувствовали, как им не хватает Крюка, когда начали долгую работу по разделке туши и переноске мяса на короткое расстояние до пещеры рядом с их весенней хижиной. Дочь беспокоилась, что, ходя туда-сюда, они будут открыты для хищных зверей. Сын хотел построить укрытие и разбить лагерь у самой туши, но Большая Мать не разрешила – в это время года под ними мог растаять лед. Она решила, что они перенесут мясо в пещеру, и двинулась к ней, показывая место. Дочь попыталась сдержать громкий стон; горе и усталость слились в ее груди в один черный шар. По крайней мере, в пещере можно отдохнуть. Под безопасным прикрытием каменных стен они смогут устроить большой пир – резать и есть мясо.
В лагере Дочь сложила часть мяса, которое они не съедят сразу, в краткосрочное хранилище. В земле ниже линии замерзания были вырыты ямы. Струк и Крюк когда-то обложили их камнями, чтобы в них не залезли мелкие животные, но белки все равно целыми днями пытались преодолеть препятствие. Это было одной из причин поразительной меткости Большой Матери. Она могла бы попасть камнем в голову белке с десяти зубриных шагов. Крюк с копьем стоял бы на страже, готовый крикнуть в любой момент, Сын разделывал бы тушу, а Дочь носила куски в пещеру. Пока они работали внутри пещеры, Крюк вместе с Большой Матерью и Струком вернулись бы в лагерь и следили за окрестностями. А теперь им приходилось то и дело отрываться от работы, которой было много: нарезать тонкие полоски мяса для сушки, вскипятить мозг, чтобы сделать жир, ободрать сухожилия и положить их вымачиваться. Работа шла медленно. Закончив, они будут есть и рассказывать истории у костра. Они еще не успели соскучиться по самому Крюку, но им не хватало работы, которую он выполнял, чтобы обеспечить их безопасность и питание. Скорбь для них имела чисто практическую сторону. Одно тело равнялось той работе, которую оно выполняло в течение своей жизни. Чтобы пережить чью-то смерть, нужно было понять, как выполнять всю работу без умершего. А разделать большого зубра при таком малом количестве людей было трудно.