Последняя из слуцких князей. Хроника времен Сигизмунда III
Шрифт:
Каштелян перекрестил княжну и ушел, она снова осталась одна. Глянула во двор: там, как и вчера, готовились к обороне. Хотя в назначенный срок нападения не последовало, Ходкевичи не хотели распускать свое войско и сдаваться на волю неприятеля, который мог одуматься и использовать столь благоприятный момент. Они Радзивиллам не верили и не торопились разоружаться, ждали, что будет дальше.
Добившись своего, сенаторы заторопились из Вильно, чтобы подготовиться к назначенному на март сейму. Распустили некоторые отряды и сами Радзивиллы, забыв о войне и надеясь на закон в решении спора с Ходкевичами, посчитав, что с его помощью можно
Весь февраль шли переговоры о мире, но без успеха. Наконец, обе стороны были приглашены на мартовский сейм в Варшаву, и там это дело было, наконец, завершено. Оно померкло перед более важным: угрозой войн с Валахией и Швецией, это тогда беспокоило более всего.
Когда после сейма Ян Замойский начал собирать войско для войны против Валахии, к нему присоединились и оба Ходкевича, Ян Кароль и Александр, забыв о своих делах ради государственных. Увы, того же нельзя сказать о Радзивиллах: они не поставили для этой войны ни одного отряда, отдавая все свое время и все силы на установление в стране хотя бы относительного перевеса протестантов. Отъезд на войну Яна Кароля с братом давал им надежду легче найти взаимопонимание с каштеляном, который остался в Вильно один.
В Бресте Литовском
Валашский поход длился до самого конца того же 1600 года, а в июне в Вильно заседал трибунал. На него снова позвали Ходкевичей, чтобы с одной стороны попугать возможными карами, с другой — предложить условия соглашения. Утомленный долгим единоборством, каштелян остыл, братья издали тщетно продолжали восстанавливать его против Радзивиллов, умоляя ничего не предпринимать без них. Каштелян же был склонен к примирению, в душе был за него.
Он согласился отдать княжну за Януша, получив ее согласие на это. Но для успокоения совести поставил условие, чтобы на это было позволение из Рима.
Его дела в суде были прекращены, удовлетворены некоторые из его претензий, в том числе об оплате найма солдат. Брак договорились заключить в Бресте 1 октября 1600 года. Соглашение об этом подписали 8 июня. Но не скоро возобновились добрые отношения двух семейств, обида и холодок в душе еще долго оставались.
А княжна? Она радовалась миру, с надеждой ожидала конца этой истории, но иногда ей казалось, что Бог может не благословить их брак и это рождало в ее душе тоску.
Напрасно князь Януш, которому теперь было позволено видеться с Софией, старался доказать ей, что его любовь, зародившаяся еще в детстве, не угасла. Порой лицо Софии светилось беззаботностью и весельем, становилось легко на сердце, душа переполнялась надеждой, но через минуту ее снова охватывали дурные предчувствия. Едва за князем закрывалась дверь, как София начинала плакать, как раньше, хотя никто не мог понять причины этих слез, ведь все видели, как она любит его.
Погожим осенним утром на желтых песках, которые раскинулись под Брестом Литовским, в клубах пыли, которую крутил холодный ветер, показалась длинная череда повозок и лошадей.
Это был двор княжны и каштеляна, двигавшийся в сторону Бреста, где должна была состояться свадьба.
В карете, обитой черной с позолотой тканью, подперев рукой голову, сидела София. Она смотрела на дорогу впереди и первой увидела показавшиеся из-за песчаных пригорков отблеск башен Августинского и Иезуитского костелов, белые стены замка на острове, а потом монастырь и городские
— Здесь решится моя судьба, так повелел Господь, так хотела я сама. А что же в будущем? Что в будущем?
Она не осмеливалась заглядывать в него, сердце полнилось любовью к Янушу и надеждой на Господа.
Со стороны Бреста в клубах пыли ехала навстречу им карета в сопровождении группы всадников. Это князь Януш с отцом спешили поприветствовать Софию и ее опекуна. Лица Радзивиллов были веселые, а на лице каштеляна читалась озабоченность, княжна через силу улыбнулась.
— Приветствую вас! — воскликнул воевода. Он миновал карету княжны, оставил возле нее сына, а сам поспешил к каштеляну, оба сняли шапки и поздоровались.
— В добрый час и к доброму согласию! — заговорил воевода. — Мы узнали, что вы подъезжаете и решили вас встретить. Щетинский староста принес весть, что вы уже близко.
Каштелян ничего не ответил, помолчал, потом спросил:
— Давно ли вы в Бресте, князь?
— Несколько недель. Я с приятелями приехал загодя. Были у Сапеги в Кодне и в его летней резиденции — Романове. Сюда приехали уже и некоторые из приглашенных на свадьбу, с ними мы и проводили время. Пан Зенович, брестский воевода, ради такого случая даже любезно уступил нам свой дворец.
Каштелян снова о чем-то спросил, и так, беседуя обо всем и ни о чем, они подъехали к городу, который все более выразительно вырисовывался на фоне все еще зеленых прибужских лугов и серого осеннего неба.
Князь Януш ехал рядом с коляской нареченной, веселый, гордый своим счастьем; смотрел на окрестности, словно спрашивая: «Есть ли кто-нибудь в мире счастливее меня?»
— Еще несколько дней, — говорил он Софие, — и мы соединимся навеки! О, как же я старался заслужить твою любовь!
Княжна взглянула на него, ничего не ответила, наверное, думала о чем- то другом. Она была бледна и встревожена. Князь Януш снова заговорил:
— А помнишь, княжна, помнишь, как когда-то давно мы вместе приезжали в Брест? Как те дни были не похожи на нынешние! Помнишь, как мы плакали над твоим пожелтевшим полисадником, как выметали желтые листья, которые каждый день приносил ветер, засыпая ими улочки? Вот также всходило тогда солнце над старым сараем и липами, что росли возле него. Как мы ожидали, пока оно поднимется повыше, чтобы нам позволили выйти с пани Влодской на террасу дворца и в садик!
— А ты отсекал головки моих цветов своей саблей! — вспомнила княжна, ее также взволновали картины детства.
— Глянь, глянь! — воскликнул вдруг Януш. — Вон наши друзья едут встречать нас, хотят поприветствовать.
Коляска остановилась. Навстречу ехала группа всадников, еще более пышная, чем свита воеводы. Во главе ее были Лев Сапега и Зенович, а далее несколько панов из партии конфедератов. Они приблизились к каштеляну и шумно приветствовали его. Зенович, человек речистый (его хлебом не корми, а дай проявить свое красноречие), не мог не воспользоваться случаем. Он вытащил из-за пазухи свиток бумаг и прочел целых две приветственных речи в честь каштеляна и княжны, причем в последней вознесся в такие высокие сферы пророчеств и пожеланий, что возницы уже еле сдерживали коней. Наконец его красноречие иссякло, но тут уж и каштелян не мог хотя бы коротко не поблагодарить его; в своем ответном слове он похвалил ученость и учтивость Зеновича.