Последняя из Стэнфилдов
Шрифт:
– Но ты не сочла нужным сообщить мне об этом раньше.
– Не хотелось портить вечер. Ты бы ни о чем больше думать не могла.
– Мне не нравятся типы, с которыми мы проводим время, их примитивная болтовня про политику навевает на меня скуку. Разглагольствуют о том, как намерены изменить мир, а сами способны только на то, чтобы курить травку. Мне неприятно тебя разочаровывать, но я не получила от этого ужина ни малейшего удовольствия. Ты покажешь мне приглашения?
Салли-Энн вынула из кармана два конверта и небрежно бросила их на кровать. Мэй открыла тот, что был адресован ей, погладила пальцем визитную карточку, пощупала рельефные буквы и задержала взгляд на дате. Ждать оставалось две недели. Женщины нацепят на этот вечер свои лучшие драгоценности, выберут самые экстравагантные наряды, мужчины оденутся не менее экстравагантно,
– Никогда в жизни я так не волновалась, как перед этим балом-маскарадом! – усмехнувшись, призналась Мэй.
– Не перестаю тебе удивляться. Я думала, что эти приглашения тебя напугают.
– Нет, я больше не боюсь. Снова побывав в их доме, я забыла про страх. Когда мы уехали, до меня дошло, чего мне стоило опять туда сунуться. Я дала себе слово, что больше ни за что не стану их бояться.
– Мэй…
– Хочешь – отправляйся носиться на своем мотоцикле, а хочешь – оставайся со мной. Тебе решать.
Салли-Энн подняла с пола простыню и укрыла Мэй. Потом быстро разделась и улеглась рядом, снова лукаво улыбаясь.
– Что теперь? – спросила Мэй.
– Ничего. Мне нравится, когда ты становишься такой мстительной.
– Хочу, чтобы ты кое-что знала. Это касается меня одной, но мне хочется поставить тебя в известность. Я не позволю, чтобы меня взяли живой.
– Что ты болтаешь?
– То, что слышала. Ты меня отлично поняла. Жизнь слишком коротка, чтобы отягощать ее мелкими огорчениями.
– Смотри мне в глаза, Мэй. По-моему, ты совершаешь непростительную ошибку. Думать только о мести – значит придавать этим людям слишком большое значение. Ведь речь идет только о том, чтобы отобрать у них то, что попало к ним незаслуженно.
Это был коронный сюжет Салли-Энн. Она не могла не думать о своем круге, о людях, получивших от жизни все. О тех, кто в силу своего положения просто берет то, о чем другие просят, пользуется тем, о чем другие могут только мечтать. О всемогущих кланах, члены которых, уверенные в своем превосходстве, смотрят на других свысока и оттого вызывают еще больше зависти и восхищения. Отвергать, чтобы соблазнять и становиться объектом желания, – разве это не верх хитроумия?
Для того чтобы больше не походить на них, она поменяла свою жизнь, район проживания, облик, даже пожертвовала волосами – стала стричься под мальчика. В воздухе пахло свободой, и Салли-Энн перестала интересоваться парнями, предпочтя им благородную цель. Ее страна, похвалявшаяся своими свободами, раньше жила за счет рабства, потом на смену ему пришла расовая сегрегация; даже спустя шестнадцать лет после принятия в 1964 году законов о равенстве ничто не изменилось в человеческих мозгах. Раньше за свои права бились чернокожие, теперь настала очередь женщин, и, судя по всему, эта борьба будет долгой. Салли-Энн и Мэй, сотрудницы крупной ежедневной газеты, были образцовыми солдатами этой войны. Они занимались журналистскими расследованиями и уже достигли высших ступеней иерархической лестницы, доступных в их профессии для женщин. Но если им полагается только искать информацию и получать за это деньги, то почему они же пишут почти все статьи, а потом надменные мужчины, наскоро пробежав их глазами, охотно подписывают своим именем?
В их тандеме более одаренной была Мэй. У нее был настоящий нюх на горячие темы. Те, что лишают покоя привилегированное сословие, подстегивают медлительные власти, заставляя их заняться обещанными реформами. Два месяца назад она заинтересовалась лоббистами, подкупавшими сенаторов, чтобы те меньше усердствовали с принятием законов против коррупции и загрязнения окружающей среды, на которую плевать хотели предприниматели, заботившиеся только о своих прибылях, против торговли оружием, куда более выгодной, чем школьное образование для детей из малоимущих семей, против реформы правосудия, оставлявшей от этого самого правосудия одно название. Свободное время Мэй тратила на очередное многообещающее расследование, в связи с которым часто наведывалась в один город: тамошнее водохранилище с питьевой водой без зазрения совести загрязняла одна горнодобывающая компания, обильно сливавшая в реку, питавшую водохранилище, отходы с высоким содержанием свинца и нитратов. И руководство компании, и ее управляющий совет, и мэр города, и губернатор штата всё прекрасно знали, но они либо были акционерами компании, либо пользовались ее щедротами. Мэй собрала кучу доказательств преступной деятельности, сведений о ее последствиях для здоровья населения, о вопиющем несоблюдении требований безопасности, о свирепствующей среди глав города и штата коррупции. Но главный редактор, ознакомившись с ее статьей, попросил ее впредь ограничиться поисками и расследованиями по заказу газеты. Составленное ею досье он отправил в мусорную корзину, а ее попросил принести ему кофе и не забыть про сахар.
Мэй проглотила слезы и отказалась подчиниться. Не следует верить поговорке, внушала ей Салли-Энн, утешая вечером, месть хороша, пока горяча, а остыв, теряет всякий вкус. Вскоре – дело было в конце весны, в дешевом итальянском ресторанчике – созрел план, которому суждено было изменить их жизнь.
– Будем сами выпускать газету с журналистскими расследованиями, где не будет ни намека на цензуру, где можно будет публиковать всю правду! – возбужденно воскликнула Салли-Энн.
Поскольку друзья, с которым они ужинали, не обратили на это предложение ни малейшего внимания, Мэй недолго думая вскарабкалась на стол – а как еще добиться внимания?
– Редакторами будут только женщины, – предупредила она, поднимая бокал. – Для лиц мужского пола будут доступны только должности секретарей и стенографистов. В лучшем случае они смогут готовить документацию.
– Это только усугубит то зло, против которого мы намерены бороться, – не согласилась с Мэй Салли-Энн. – Мы должны использовать способности человека, не обращая внимания на его пол, цвет кожи и религию.
– Ты права, место в управляющем совете можно будет предложить Сэмми Дэвису-младшему [2] .
2
Чернокожий американский эстрадный артист, киноактер и певец.
Прямо там, в ресторанчике, в окружении приятелей, тоже нетрезвых, как и они, стали вырисовываться контуры их проекта. На бумажной скатерти уже рисовали схемы помещений, в первую очередь – редакционного зала. Ронда, самая солидная в их компании (болтали, будто бы она, прежде чем взяться за ум, якшалась с «Черными пантерами»), работала помощником бухгалтера в филиале «Проктер энд Гэмбл». У нее имелся богатый опыт, и она тут же принялась набрасывать финансовый план. Она составила список руководящих должностей, прикинула должностные оклады, вывела цифры бюджета на аренду помещения, расходные материалы и журналистские расследования. Пообещала в кратчайший срок выяснить, во сколько будут обходиться бумага, типографские работы и доставка, а также из какого процента согласятся работать распространители и продавцы. Сразу стало ясно, что этот незаменимый человек – готовый финансовый директор.
– Даже если представить невозможное – что вам удастся собрать необходимые финансы, – ваше сомнительное творение никто не захочет печатать, а тем более продавать, – заметил Кит. – Издаваемая женщинами скандальная газетенка? Ну вы и оптимистки, скажу я вам!
У Кита, здоровенного парня, телосложением схожего с медведем, была квадратная физиономия, тяжелая нижняя челюсть и ярко-голубые глаза. Сначала он приглянулся Салли-Энн, и она несколько недель вела с ним игру. Ради того, чтобы оказаться в ее постели, Кит готов был достать с неба луну. Под массивным тяжеловесным панцирем скрывался нежный любовник с ласковыми руками, как раз во вкусе Салли-Энн. Но как ни хорошо им было вдвоем, Салли-Энн не привязывалась к мужчинам, и уже спустя полтора месяца их забавы ей наскучили. Мэй была неравнодушна к Киту, что не укрылось от Салли-Энн. Она понимала: соперничество могло бы помешать их дружбе. Не раз она потом спрашивала себя, не потому ли бросила Кита, оставив его Мэй. «Забирай его себе!» – заявила она подруге как-то утром, после сцены прощания с Китом. Мэй не собиралась пользоваться объедками с ее стола, но Салли-Энн настаивала. «Представляется шанс получить удовольствие – пользуйся, – наставляла она подругу. – Думать будешь потом. Поверь мне, те, кто поступает иначе, – страшные зануды. Они, бедняги, сами на себя наводят скуку». С этими словами Салли-Энн отправилась в душ. Мэй пришла к выводу, что, даже провозгласив себя бунтарками, они обе не избавились от высокомерия.