Последняя капля терпения
Шрифт:
– Эх, стресс бы снять, – продолжал бормотать бытовик, следуя впереди своего конвоира.
Кинолог поднял с земли брезентовый ватник. Почти все, что от него требовалось, он выполнил. Теперь оставалось только привезти пса в указанное место и выпустить в строго оговоренное время. Зачем, для чего? Он и сам не знал.
Глава 3
Хозяйственный въезд в усадьбу восемнадцатого века ничего не говорил о российской старине, а вот о вкусах и опасениях ее нового хозяина – члена Совета безопасности Александра Филипповича Глотова – мог
Все это Андрей Ларин особо не разглядывал. Просто отметил коротким взглядом и вновь сделал вид, что углубился в чтение газеты. Он сидел на заднем ряду кресел большого автобуса, рядом с ним громоздились кофры с киношной аппаратурой и съемочным реквизитом. Ближе к водителю расположились другие члены съемочной группы «Мосфильма». Люди работали вместе уже не первый месяц и потому практически не обращали внимания на новичка, приглашенного на сегодняшний день знаменитым режиссером. Группе Ларин был представлен как кинолог.
Сама кинематографическая знаменитость, режиссер Аркадий Глобинов, восседал рядом с водителем на мягком, вращающемся на триста шестьдесят градусов кресле, в каких обычно ездят экскурсоводы. Копна седых волос, умный и циничный внимательный взгляд, картинно-богемный пиджак из черной лакированной кожи и вспененный бант белого кашне. Неподалеку от него на местах, оборудованных столиками, расположились сериальные звезды рангом поменьше – актеры.
Ларин вообще редко смотрел телевизор, а уж отечественные сериалы для домохозяек не интересовали его и подавно. Потому он лишь смутно припоминал, что где-то мельком видел лица этих звезд. Остальные члены группы негромко переговаривались и попивали из припасенного термоса кофе.
– Друзья мои, – пафосно и неискренне восклицал режиссер, – вы только посмотрите, какая натура! Это же не декорации, а натуральное поместье восемнадцатого века. Еще не было Пушкина, Лермонтова, а здесь уже кипели шекспировские страсти. Вы должны это почувствовать. Я верю в вас...
Ларин поверх газеты поглядывал в запыленное окно автобуса. От самых ворот кинематографический транспорт уже сопровождал джип с охраной Глотова. В перспективе старой липовой аллеи белело двухэтажное здание дворца князей Волконских с аллегорическими скульптурами по углам, широкой парадной лестницей и похожим на китайский фонарик бельведером на крыше. Сразу чувствовалось, что хозяин сказочно богат. Все досмотрено, подштукатурено, подкрашено. Газоны, цветники, кустарник – все содержалось в идеальном порядке.
Автобус обогнул здание и оказался на территории, не доступной для любопытных взглядов туристов, проезжающих по шоссе. Встретить съемочную группу вышел сам хозяин – Глотов. Вживую Ларин видел его впервые. Но уже сложившееся по фотографиям и ориентировкам, предоставленным Дугиным, впечатление мало расходилось с оригиналом. Холеный мужчина шестидесяти лет благообразной внешности с удивительно бесцветными невыразительными глазами. Кинорежиссер картинно раскинул руки и бросился хозяину навстречу с объятьями.
– Дорогой ты мой, Александр Филиппович, ну, выручил, ну, помог. Смотри, кого я с собой привез... – знаменитый режиссер принялся представлять актеров.
Съемочная группа тем временем деловито выгружала аппаратуру. Вышел и Ларин – в руках он нес небольшой блестящий чемоданчик.
– Да ладно тебе, Аркаша, – фамильярно проговорил политик, – как не помочь отечественному кинематографу. Вы же, деятели искусства, – лицо нашей страны.
Охрана тем временем уже направляла киношников к объекту съемок – питомнику бойцовых собак, к которым испытывал особую слабость хозяин исторического имения.
– Помнишь, – вещал режиссер Глобинов, – мы с тобой на съезде вашей партии говорили о бойцовых собаках?
– Как же, помню. Ты меня еще самодуром назвал.
– Ну, это так, к слову пришлось. А потом... ну, знаешь, как это бывает у нас, людей искусства, заклинило меня. Надо главную героиню для зрителя сделать понятной, показать, что она за человек. А в сценарии на этот счет – прокол.
– Это ее? – Глотов покосился на дородную актрису.
– Ее. Она по моему замыслу – хищная стерва. Но не станешь же зрителю это объяснять на словах. Надо через действие показать так, чтоб никто не сомневался. И вот, понимаешь, придумалась сцена. Гениальная, я тебе скажу. Она приводит мужчину, которого собирается охмурить, на собачьи бои. И все – ни одного слова в кадре. Только взгляды, визг собак, укусы. А она от этого тащится. Я так смонтирую, что по-другому не увидишь. В собачьем бою будет и страсть, и секс, и все то, о чем подумают герои. Но не скажут они ни слова. Только взгляды, только жесты.
– По-моему, хорошо ты придумал.
– Если б не ты, я бы пропал, Александр Филиппович. Готов в ноги упасть за то, что ты позволил мне в своем питомнике снимать. Сколько бы я такие декорации строил? За какие деньги? Где бы я такую натуру нашел? А у тебя все готовое стоит.
Ларин прислушивался к разговору и даже сам не верил, что всю эту «гениальную» сцену для фильма, по большому счету, сотворил Дугин, что кинорежиссер до недавнего времени о ней и не помышлял.
«Ему бы не режиссером быть, а актером», – подумал Андрей.
Члены съемочной группы, побывавшие здесь накануне, уже привычно занимали свои рабочие места. Осветители выставляли софиты, оператор «пристреливал» камеру.
– Александр Филиппович, – стлался скатертью-самобранкой режиссер, – давайте я и вас на заднем плане посажу. А потом сделаю один крупный «наезд» камерой. Запечатлею для истории, так сказать.
– Вот «наездов» не надо, это мы еще в девяностые проходили, – скупо усмехнулся член Совета безопасности. – Ты же знаешь, Аркаша, в кадре светиться – не моя профессия.
– Как скажете. Да, кто у вас тут за собак отвечает? А то я и своего человека, кинолога, привез.
Ларин, как и было договорено, тут же возник возле кинорежиссера. Глотов лениво поманил пальцем тучного мужчину со среднеазиатским разрезом глаз:
– Вот, он у меня за собаками присматривает. Чудесный специалист, – и добавил, обращаясь уже к обоим: – Вы уж как-нибудь там между собой разберитесь. Хотя это лишнее. Мой смотритель и один бы справился. Твой человек нрав моих собак не знает.