Последняя королева

Гортнер Кристофер Уильям

– Это французский чепец, – коротко ответила я.

Я надеялась, что моя дуэнья и остальные дамы заняты повседневными делами по хозяйству, вверив мои личные нужды другим. Следовало догадаться, что надолго ее терпения не хватит, и меня вовсе не радовал подобный скандал в присутствии фламандских женщин во главе с мадам де Гальвен.

– Так вот, значит, до чего дошло? Инфанта хвалит моду смертельных врагов Испании?

Я стиснула зубы, чувствуя, что еще немного и я не выдержу.

– Донья Ана, это всего лишь головной убор, – услышала я голос пытавшейся разрядить обстановку Беатрис.

– Всего лишь головной убор,

говоришь? – Донья Ана повернулась к мадам де Гальвен.

Фламандская дама стояла неподвижно, худая, словно высохшая ветка; с ее пояса свисала на цепочке подушечка для булавок.

– Это все вы, мадам! – обвинила ее дуэнья. – От вас одни беды. Своими причудами вы лишь морочите голову ее высочеству! Она – испанская принцесса, и подобные платья ей ни к чему.

Мадам де Гальвен даже не стала повышать голос:

– Ее высочество сказала, что у нее нет ничего подходящего для придворных выходов, поскольку ее приданое утонуло вместе с кораблем. Я просто ответила ей, что, как эрцгерцогиня, она всегда должна выглядеть соответственно своему положению.

– И тут же снабдили ее гардеробом, достойным шлюхи! – Донья Ана снова развернулась ко мне. – Тебе следовало написать в Кастилию. Ее величество вряд ли позволила бы иностранке тебя одевать.

– Может, и нет, – уже жестче ответила я, – но мне в любом случае нужен новый гардероб.

Я повернулась к фрейлинам, ждавшим с частями прекрасного ярко-желтого бархатного платья в руках.

– Начинайте, – велела я.

Женщины поспешно облачили меня в нижнюю юбку и корсаж с золотыми вставками. Затем они пристегнули подбитые рысьим мехом рукава, завязали тесемки на поясе и корсаже, стянув талию. Я вызывающе посмотрела в зеркало, скрывая недовольство низким квадратным вырезом, обнажавшим груди почти до сосков.

– Это скандал! – взорвалась донья Ана. – Когда это испанская инфанта сама выбирала себе гардероб, а тем более красовалась в столь бесстыдном наряде?

Похоже, она зашла чересчур далеко. Я развернулась кругом:

– Хватит! Я не желаю, чтобы со мной разговаривали как с ребенком!

У доньи Аны отвисла челюсть. Прежде чем она успела вновь обрести дар речи, мадам де Гальвен шагнула ко мне.

– Пожалуй, этот рукав стоит приподнять у плеча, – пробормотала она.

Стоявшие вокруг фламандские девушки перевели взгляд с доньи Аны на мадам Гальвен и снова на меня. Беатрис подошла к донье Ане:

– Сеньора, пойдемте прогуляемся. Что-то вы побледнели.

– Да, – многозначительно добавила я, властно махнув рукой, – идите с Беатрис.

Донья Ана тяжело направилась к выходу. Уже когда закрывалась дверь, я отчетливо услышала ее голос:

– Ей это просто так с рук не сойдет. Сегодня же напишу в Испанию, да поможет мне Бог.

Мадам де Гальвен махнула девушкам:

– Вы тоже идите работайте. Нужно прибраться в спальне ее высочества.

Я взглянула на свое отражение. Даже донья Ана не испортила впечатления. Платье могло показаться неприличным по испанским меркам, но оно было куда роскошнее всего того, что я когда-либо носила. К тому же все говорили, что у меня красивая грудь, – почему бы ее не открыть? Вуали и платья с высоким воротником при дворе Габсбургов были не в моде.

Мадам де Гальвен встретилась со мной взглядом.

– Не могу не отметить, – многозначительно сказала она, – что вспышки гнева вашей дуэньи заметно

участились. – Она вздохнула. – Вы проявили удивительную сдержанность, ваше высочество, учитывая, что она ведет себя так, будто мы не способны что-либо решать сами. Интересно, что она станет делать, когда вы отправитесь в путешествие с его высочеством? Территории Габсбургов велики: Германия, Австрия, Голландия. Поездка может занять месяцы.

Я сразу же поняла ее намек, представив, какой ущерб может нанести донья Ана, когда Филипп, по сути, будет представлять меня нашим будущим подданным. Когда мадам присела подровнять подол, мне вдруг стало ясно, что еще одной стычки с дуэньей я просто не вынесу.

– Мадам, я подумала: может, мне на время освободить своих дам от обязанностей, по крайней мере, пока я не вернусь из поездки? Что посоветуете?

Она наклонила голову:

– Пожалуй, это разумная мысль. Бедняжки, для женщин их возраста тяжела одна лишь перемена климата. – Она подправила мою юбку, заколов подол булавками. – Может, ваших дам поселить куда-нибудь, пока вашего высочества не будет?

В зеркале я увидела отражение ее улыбки:

– Вам не о чем беспокоиться, ваше высочество. После вашего отъезда во дворце для них вполне хватит места.

– Правда? Похоже, тут повсюду толпы. Я даже слышала, будто те придворные, которым повезло меньше, спят на сене вместе с собаками.

– И тем не менее комнаты мы им выделим.

Я задумалась. Если для них и впрямь найдется подходящее жилье – это идеальное решение, которое даст моей дуэнье и мне столь необходимую передышку друг от друга. Как бы там ни было, я любила донью Ану. Да и как могло быть иначе: ведь она помогала нас растить. Мне просто не хотелось, чтобы она вмешивалась в дела, которые я считала своими личными, и бесконечными тирадами пыталась произвести впечатление на окружающих.

– Вы можете гарантировать, что к ним будут хорошо относиться?

– Вне всякого сомнения. Мы оплатим их содержание из ваших личных средств.

Я еще немного подумала, пока мадам де Гальвен возилась с моим платьем, и наконец сказала:

– Что ж, займитесь этим. Перемена наверняка пойдет всем нам только на пользу. – Я рассмеялась, хотя и слегка нервно. – То есть всем нам, кроме доньи Аны.

Глава 8

Когда донье Ане сообщили, что ни она, ни другие мои испанские дамы не будут меня сопровождать, случился грандиозный скандал. Она угрожала вернуться в Испанию на ближайшем корабле; я ответила, что готова оплатить ей проезд, после чего отказалась далее с ней общаться. Пышно отпраздновав вместе с Филиппом новый 1497 год, мы отправились в наше путешествие.

В пути мы получили известие, что Маргарита и мой брат Хуан с большой помпой обвенчались в Испании. С ним пришло другое, печальное: когда свадебные торжества были в самом разгаре, в Аревало тихо умерла моя бабушка.

Смерть ее неожиданно стала для меня глубоким горем. Я не забыла о своем визите к ней, и однажды ночью в постели едва не призналась во всем Филиппу, желая избавиться от тяжкого бремени тайны. Но что-то подсказало мне, что он не поймет. Прожив большую часть своей жизни без семьи, он наверняка счел бы мою мать холодной и жестокой, такой же, как его отец. Так что я лишь горько улыбалась, вспоминая взгляд бабушки и ее шепот: «Почему ты боишься?»