Последняя кровь первой революции. Мятеж на Балтике и Тихом океане
Шрифт:
Уже к четырем часам утра крейсер оказался в руках повстанцев. Захват его был произведен быстро и умело. В этом большую роль сыграли инициатива, смелость и недюжинные организаторские способности Нефеда Лухьяновича Лобадина.
С рассветом горнист сыграл «большой сбор». На верхней палубе мгновенно возник бурный митинг.
– Сейчас наш крейсер – это маленькая революционная республика, целое государство, – сказал Коптюх. – Но республикой надо управлять, надо выбрать свое революционное правительство. Нашему крейсеру предстоит еще большое дело. Надо, чтобы все было в порядке. Выберем матросский совет для управления кораблем, он заменит нам разгромленное царское офицерье… Я
– Ура-а-а! – разнеслось над палубой. – Ур-ра! Будет “Память Азова” памятна!
Матросы немедля избрали для управления крейсером командира – Нефеда Лобадина, и комитет, в который вошли Арсений Коптюх, Петр Колодин, Иван Аникеев, Тимофей Кузькин, Николай Баженов, Степан Гаврилов и еще пятеро. В Свеаборг, Кронштадт на корабли Балтийского флота полетели радиограммы, в которых крейсер извещал о восстании и призывал присоединиться другие суда. Под звуки “Интернационала” медленно поползло вверх красное полотнище».
П. Веселов явно ненавидит не только царских офицеров, но и адмиралов. Поэтому Бирилев у него «визжит», а у мичмана с перепугу «дергается щека». Весьма неправдоподобно выглядит и вся сцена с призывом адмирала Бирилева крикнуть «ура» во славу русского народа и молчанием на это команды. Если в строю стояли русские люди, то почему бы им не крикнуть «ура» во славу своего рода? Здесь почти неприкрытая русофобия автора.
Воспоминания Н. Крыжановского дополняют объяснения других свидетелей мятежа, данные ими во время судебного процесса. Из объяснительной записки мичмана Саковича: «Было 2 часа 20 минут ночи… Скоро началась стрельба и крики, Командир закричал: “Офицеры, наверх с револьверами”. Освещение превратилось, Я выскочил наверх с писарем Евстафьевым. С бака из-за рубок сеток в нас стреляли. У среднего трапа лежал в крови мичман Зборовский. Спросил сигнальщиков, откуда стреляют. Они ответили: “Уйдите, вас убьют”. Ранили лейтенанта Вердеревского. Было ясно, что стрельба производилась только в офицеров…»
Из показания артиллерийского квартирмейстера Архипа Орехова: «На собрании команды вольный в матросской форме говорил речь. После этого Лобадин спросил, что делать со старшим офицером и Саковичем, вольный предложил команде на обсуждение. Лобадин предложил уничтожить их. Раздались голоса, что раньше надо пообедать. Котихин сказал: “А их на закуску!”» Потом стреляли по встречному миноносцу.
Из показаний артиллерийского квартирмейстера Гагарина: «Видел, как Лобадин приказывал стрелять комендору Песчанскому, но тот не туда целил. Лобадин его прогнал и стрелял потом сам… Вольный сказал на сходке: не пора ли прикончить старшего офицера и мичмана Саковича. Затем Лобадин приказал: “Вино наверх”». Что ж, спаивание команды – это верный способ удержать их как можно дольше во взвинченном и неадекватном состоянии.
Из показаний корабельного писаря Евстафьева: «…Видел мичмана Збровского, плавающего в крови, и подавал ему помощь. Я снес его в лазарет… На баке стал на шпиль неизвестный, рядом сел Лобадин. Он объяснил, почему это все произошло. Прочел выборгское воззвание. Сказал, что приедет один член Государственной думы и еще один товарищ, которые лучше его объяснят. Они должны были уже вчера прибыть. После некоторого времени жидкое “ура”».
Глава четвертая. Битва за крейсер
Пока мятежники упивались властью и ждали профессиональных революционеров, которые бы направили их туда, куда надо, в недрах крейсера вот-вот должен был начаться контрмятеж. Матросы слишком хорошо помнили финал мятежного броненосца «Потемкин» и то, что нашли в Румынии никому не нужные и брошенные на произвол судьбы руководителями-революционерами рядовые потемкинцы. Решение отбить «Память Азова» созрело поэтому очень быстро, матросы же с унтер-офицерами действовали на редкость смело и решительно, а самое главное – совершенно неожиданно для уверенных в своей окончательной победе мятежников.
Вот как описал финал мятежа впоследствии в своем документальном рассказе-расследовании писатель-чекист Лев Шейнин: «В конце концов, Лавриненко (унтер-офицер, пойманный Шейниным в 30-х годах. – В.Ш.) и ставшие на его сторону кондукторы убедили молодых матросов. Сразу после ужина, ровно в шесть часов, на батарейной палубе Лавриненко крикнул:
– С подъемом столов!
Это был сигнал к нападению. Новобранцы с винтовками набросились на остальных матросов, для которых это явилось полной неожиданностью. Началась паника. Нападающие оттеснили матросов к фок-мачте. С мостика Лавриненко навел на них пулемет, со всех сторон их окружили вооруженные новобранцы.
– Сдавайся, пока не поздно! – кричал Лавриненко.
Матросы сдались. Лобадин, увидев, что все проиграно, тут же, на глазах всей команды, схватил детонатор и ударил по капсюлю. Ему разорвало живот. Часть матросов бросилась за борт, в море.
– Выловить всех до единого! – закричал Лавриненко.
И группа кондукторов спустила на воду моторный бот и пустилась в погоню за матросами. Кое-кого задержали. Остальные, не желая отдаваться в руки Лавриненко и властей, утопились».
Из описания дальнейшего развития восстания в изложении писателя П. Веселова: «Из Кронштадта и Свеаборга известий не поступало, отправляться туда без запасов угля и пищи было рискованно. Обсудив положение, судовой комитет решил, прежде всего, попытаться поднять восстание на других судах отряда, а затем двинуться в Ревель, чтобы соединиться с учебным кораблем “Рига” и получить поддержку рабочих Ревеля. Если же суда не примкнут к восстанию, идти одним в Ревель, запастись там углем и продовольствием, связаться с революционными организациями на берегу.
Утром 20 июля крейсер снялся с якоря и встал у выхода из бухты, чтобы не выпустить “Воеводу”, “Абрека” и миноносцы, если они не захотят присоединиться к восстанию. Орудия приготовили к бою, крейсер дал сигнал кораблям следовать за ним.
Однако поднять восстание на остальных судах отряда не удалось. Офицеры подавили попытку матросов поддержать “Память Азова”. Обстрел судов результата не дал. Механизмы их были приведены офицерами в негодность, команды спешно сведены на берег. Крейсер “Абрек” на полном ходу выбросился на берег. То же сделал и “Воевода”.
Оставшись в одиночестве, “Память Азова” под красным флагом, повторив революционный подвиг потемкинцев, взял курс на Ревель. Днем на горизонте появился транспорт “Рига”. Крейсер устремился за ним. Но командир транспорта имел приказ, во что бы то ни стало избежать встречи с мятежным крейсером, так как команда волновалась и сочувствовала азовцам. Около трех часов длилась погоня за “Ригой”, уходившей на запад.
Неудача удручающе подействовала на многих участников восстания, особенно на колеблющуюся массу учеников-комендоров. Усилились сомнения в успехе начатого дела. Пока судовой комитет совещался, оставленные на свободе унтер-офицеры кондукторы, большинство которых были выходцами из зажиточных крестьян, мечтавших пробиться в “ваше благородие”, начали запугивать команду предстоящими расправами. Вместе с арестованными офицерами они исподволь стали готовить контрреволюционный мятеж.