Последняя любовь Екатерины Великой
Шрифт:
Начавшийся дождь загнал компанию под крышу, и больше Ланской свою богиню в тот день уже не видел. Он едва достоял караул, почистился и как раз к восьми был у покоев князя. Там оказались предупреждены и сразу провели внутрь.
В тот вечер не предполагалось никаких развлечений, Потемкин сидел в халате, был хмур (снова немилосердно кололо в боку) и деловит. Указав на место на ковре перед собой, он принялся разглядывать Ланского, точно вещь, которую собирался купить. При этом засыпал вопросами: кто, откуда, кто родители, здоров ли, давно ли на службе, с кем дружит, что любит, пьет ли, любит ли девок…
На последнем вопросе Ланской
– Чего краснеешь, точно сам красна девка? Не любишь, что ли?
– Не знаю, ваше сиятельство, – окончательно покраснел тот. Сознаваться, что большого опыта не имеет, не хотелось, кавалергард все же, засмеют. Но Потемкин, видно, и сам понял, вытаращил глаза, точно на диво какое:
– Ты что, по бабам не бегаешь?!
– Нет.
– А как же…
Ланской пожал плечами.
– Да ты здоров ли? А ну разденься.
Александр замер, не в силах ничего произнести или сделать хоть движение. Потемкин показал на большую ширму, отделяющую часть комнаты:
– Иди туда да разденься. Я твое хозяйство видеть должен, прежде чем дальше думать.
– Что думать? – наконец очухался бедолага.
– Да не бойся ты! Я девок люблю, мне твои мужские стати ни к чему. Для порядка нужно. Иди, иди. Никто знать о том не будет.
Немного погодя, когда Александр уже был одет и вышел из-за ширмы, Потемкин, налив себе в бокал вина, уже сидел в кресле. Теперь он и Ланскому показал на второе кресло:
– Садись.
И снова были те же самые вопросы: кто, что, откуда да почему по девкам не бегает? Александр удивился, к чему спрашивать одно и то же, но отвечал, позже он понял, что это проверка, если не врет, то дважды скажет одинаково. А что врать-то было? Честно сказал. И про девок тоже, что нет у него страсти девкам юбки задирать.
– С твоим хозяйством не то что Петергоф, весь Петербург следом бегать должен! А ты «нет страсти»… А должна быть! Нужна!
Ну как ему сказать, что одно воспоминание о богине делает никакую страсть невозможной? Но как такое можно произнести? Промолчал.
– С завтрашнего дня у меня адъютантом будешь. Вот тебе деньги на обзаведение, только трать с умом, я пустых трат не люблю. Иди, завтра поутру в восемь чтоб был у меня, а потом в Петербург отправлю. И помни, кто твой благодетель.
Ланской не знал, нужно ли приложиться к пухлой ручке князя, все же по субординации не положено. Князь, не дождавшись нормальной благодарности (не считать же таковой несколько смущенных слов юнца!), махнул рукой:
– Иди, устал я. И не болтай.
Конечно, Потемкин не стал выдавать ни своих мыслей, ни своего интереса, ни того, почему вдруг принялся облагодетельствовать поручика. Об этом попросила Екатерина.
Они прогуливались по галерее, как вдруг императрица повела его по направлению к стоявшему навытяжку рослому красавцу:
– Посмотри со стороны, как он тебе?
Потемкин, с утра уже разглядевший парня по рекомендации Перекусихиной, нашел, что тот вполне подходит на место при Екатерине, но ничего говорить сразу императрице не стал, задумчиво протянул:
– Я должен посмотреть, Катя… Чтобы снова кто неподходящий не оказался.
– Будь добр, помоги ему, батенька, если что.
На том и договорились. Увидев статную фигуру поручика, который без одежды был куда более хорош, чем в ней, а особенно то, чем молодые мужчины привлекают женщин, Потемкин даже позавидовал. Но эта его неопытность… Не может
Эта мысль понравилась, если Катя его еще и разбудит… Это будет ей подарком, и вроде как от него, Потемкина. А мальчишке нужно вбить в голову, что он весь во власти князя, чтоб о том не забывал.
И вот теперь Потемкин был занят весьма необычным и даже странным делом – воспитывал любовника для своей тайной супруги! Сказать кому – обхохочутся. Но Григорию Александровичу не до смеха, он действительно проникся к этому молодому человеку чувством приязни, принял, точно своего сына, и теперь готовил его как серьезную себе замену. А чтобы Екатерина не взяла пока кого другого, раз в неделю посещал ее сам и, словно между делом, понемногу нахваливал мальчишку. Правда, хвалить было за что, удивительно, но столь неиспорченного кавалергарда он не встречал.
Такое положение длилось почти полгода, за это время флигель-адъютант Ланской успел пообтесаться, усвоил многие правила поведения, выучил, кто есть кто при дворе, сносно освоил необходимый запас фраз по-французски и даже… был опробован в деле. Потемкин терпеть не мог пробир-девицу чернавку Анну Протасову, и его коробило при одной мысли, что Ланскому нужно пройти через ее постель, чтобы попасть к Екатерине, как делалось обычно. Да и к доктору Роджерсону отправлять тоже не хотелось, с первого же взгляда видно, что никакую дурную болезнь мальчишка подхватить просто не мог, краснел от одной мысли о связи с продажными женщинами. Лично устроив допрос с пристрастием своему адъютанту, Потемкин уверился в этом окончательно. Но все же решил убедиться, что такая воздержанность юноши не от его природной холодности, а то ведь можно подложить императрице этакого ледяного красавца, вовек не простит, сочтет насмешкой.
Выглядела проба так. На Святой неделе Александр, вернувшись в свою комнату от князя, который почему-то задержал его до самого позднего вечера, обнаружил там… гостью. Крепкая бабенка, оглядев адъютанта с ног до головы, довольно хмыкнула:
– Хорош!
– Вы, видно, ошиблись дверью?
– Нет, куда уж тут. – Женщина повернула ключ в замке и велела Ланскому: – Раздевайся, учиться будем.
– Чего?! – вытаращил глаза адъютант Потемкина.
Женщина подошла к красавцу и принялась сама расстегивать его одежду.
– Делай, что говорю! – тихо приказала она. – Их сиятельством велено.
Но Ланской не мог вот с какой-то… Он почти скинул ее руки со своего мундира:
– Перестаньте!
Женщина подперла кулаками бока и фыркнула:
– Сказано же: князем велено кое-чему тебя научить! – Приблизив лицо к его изумленному лицу, уже шепотом пояснила: – Дурак, испытание это для тебя.
Видя, что Александр все еще сопротивляется, она решительно задула свечу и буквально заставила его подчиниться сначала своим рукам, а потом и телу. Давно с ним такого не было, только в отрочестве, когда на сеновале его словно в шутку завалила дворовая девка Варвара, которую все звали шалавой. Тогда он, сам не понимая, что делает, также подчинился ей и испытал ни с чем не сравнимое блаженство. Варвариным рукам он подчинялся еще трижды, но отец как-то проведал, Варвара была порота и выслана подальше от господского дома, а сам Александр спешно отправлен на службу. «В солдаты! – кричал отец. – В солдаты!»