Последняя любовь гипнотизера

Мориарти Лиана

— Да у тебя больше опыта общения с малышами, чем у меня.

Патрик одарил ее благодарной улыбкой:

— Это верно. Я уже могу выступать в роли эксперта. И буду тебя обучать, милая, объяснять, что к чему.

— Значит, ты перестал быть роботом? — спросила Элен. — Ты поэтому порвал с Саскией?

Или ты по-прежнему робот? А я — еще одна Саския?

— Однажды я просто разрыдался, — сказал Патрик. — Сидя в машине. Это было нечто невероятно странное. Я плакал всю дорогу от Гордона до Маскота. И это случалось снова и снова. Как только я оказывался в машине один, то начинал плакать. Иногда я ловил на себе взгляды людей из соседних машин, когда останавливался

у светофора. Взрослый мужчина рыдает, держась за руль. Это продолжалось много недель. Но как-то утром я проснулся — и почувствовал, что во мне что-то изменилось. Ну, как бывает, если человек долго болеет, а потом просыпается утром и понимает, что ему стало лучше. Нет, я не стал счастливым или что-то в этом роде, просто ощутил, что счастье вполне может прийти. И тогда я посмотрел на Саскию, лежавшую рядом, и понял, что должен с ней расстаться, что это будет абсолютно правильным поступком, что мне и Джеку просто необходимо на какое-то время остаться вдвоем. Мне это стало предельно ясно. Но Саския только что узнала о болезни матери, так что пришлось повременить.

— А потом ее мать умерла.

— Да, — кивнул Патрик. — И наконец я ей все сказал. Думаю, я был полным идиотом, когда вообразил, что Саския не так уж и расстроится, что я ей чуть ли не одолжение делаю, потому что она сможет найти кого-то другого, кто будет любить ее по-настоящему. И был просто потрясен ее реакцией, но, наверное, не воспринял это всерьез. Как будто считал: «Да ты же на самом деле не любила меня, то есть любила не меня, потому что меня тут и не было». Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Думаю, понимаю, — тихо ответила Элен.

Она едва дышала. Чем дольше Патрик говорил, тем быстрее он шагал, и Элен уже с трудом поспевала за ним.

— Извини, — спохватился Патрик. — Давай немножко посидим.

Они поднялись повыше на берег, к мягкому песку, и уселись рядышком лицом к морю, соприкасаясь плечами.

— Наверное, именно поэтому я и не спешил обращаться за запретительным ордером, — снова заговорил Патрик. — Потому что в глубине души понимал, что плохо с ней поступил, хотя и не признавался в этом даже самому себе. Несколько раз я садился в машину и ехал к полицейскому участку, а потом думал: «О черт, ведь эта женщина учила моего ребенка пользоваться туалетом! Она отказалась от карьеры, чтобы заботиться о нем. Я в долгу перед ней». А потом думал: «Ну, со временем она и сама это прекратит». Мне следовало отнестись к ней куда как более серьезно. Следовало что-то предпринять сразу после Нузы, я ведь уже знал, что это и тебя коснется. И когда представляю, что могло случиться прошлой ночью — с тобой, с Джеком или с малышом… — Патрик содрогнулся.

— Вряд ли что-то изменилось бы, — сказала Элен. — Даже если бы ты уже обратился в полицию.

Патрик пожал плечами:

— Ну, как бы то ни было, довольно о Саскии. — Он поднял голову и посмотрел на звездное небо. — Пожалуйста, боже, хватит с нас Саскии!

— Да, — согласилась Элен, думая о смертельно бледном лице Саскии и гадая, что она может делать вот в этот самый момент, есть ли у нее друзья или родные, которые навестят ее в госпитале, и что происходит в ее странном, запутавшемся разуме.

Патрик тяжело вздохнул:

— В общем, я для того предложил прогуляться, чтобы мы могли поговорить о прошлой ночи и… о том, что я сказал. Насчет Колин.

Его тон совершенно изменился. Патрик говорил напряженно и как бы официально, словно участвовал в судебном разбирательстве.

— Хорошо. — Внутри у Элен все сжалось, и она поняла, что на самом деле не хочет, чтобы Патрик говорил обо всем этом: слова могли только запутать все еще сильнее и основательно ухудшить положение.

Как странно. Элен всегда думала, что слова и есть

ответ на все вопросы; в конце концов, она и лечила людей только словами, и ничем больше. «Постоянно держите линию связи открытой!» — твердила она тем клиентам, которые испытывали трудности в общении. А вот теперь и вообразить не могла ничего хуже разговора.

Наверное, это примерно то же самое, что оказаться на месте мужчины, у которого сердце каждый раз замирает, когда жена ему говорит: «Мы должны все обсудить». Он тут же думает: «Да заткнись ты, женщина!» А она между тем открывает ему душу во всем ее обнаженном великолепии, хотя мужчине как раз хочется прикрыть ее поплотнее.

— Дело в том… — начал Патрик.

— Там что, твоя мать? — удивленно воскликнула Элен.

Она только что заметила фигуру Морин. Та шла по песку с такой осторожностью, как будто опасалась наступить на мину.

— Элен, тебе звонят! — Ее голос, на удивление отчетливый, пронесся над пляжем. — Она говорит это очень важно!

Глава 25

Дружба — это единственное лекарство от ненависти, единственная гарантия мира и покоя.

Цитата из буддистского текста, висящая на доске рядом с расписанием приемов Элен

В конце концов Тэмми ушла вместе с Лансом и Кейт. Она напросилась с ними в кино. Уже ясно было, что эта троица подружится. Я и забыла, что Тэмми обладает совершенно детской способностью мгновенно обзаводиться друзьями. Она ведь и со мной то же самое проделала много лет назад.

Зашла медсестра, чтобы проверить, как я себя чувствую, именно в тот момент, когда мои гости поднимались со стульев. Когда она открыла дверь, компания хохотала над какой-то шуткой Кейт, а сестра извинилась и сказала:

— Я зайду попозже, когда ваши друзья уйдут.

Она ведь думала, что я нормальный человек с нормальными друзьями, которые любят меня, которые мгновенно бросились в больницу, как только узнали, что со мной случилось несчастье. Откуда ей было знать, что с Лансом мы просто работаем вместе, но никогда не встречались вне работы. Если честно, я бы и не заметила его, доведись мне встретиться с ним где-нибудь. А уж его жена была для меня и вовсе абсолютно посторонним человеком. И то, что они явились меня навестить, было по-настоящему странно. А с Тэмми я вообще не поддерживала отношений целых три года. И ни один из этих троих не знал, как я на самом деле переломала себе кости.

А самым странным казалось то, что Ланс, Кейт и Тэмми, похоже, были полны решимости продолжать все это. Они уже договорились навестить меня снова. Помощь мне в течение шести недель вынужденного пребывания в постели уже стала для них неким общим проектом. Я гадала, не участвуют ли они в каком-нибудь движении самосовершенствования, каких масса в Интернете. Ну, например, учились заниматься филантропией?

Ланс собирался принести мне портативный DVD-плеер, чтобы я могла наконец-то посмотреть «Предупреждение».

— Уж теперь-то у тебя нет повода для отговорок, — сказал он с мягким поддразниванием в тоне, и у меня возникла мысль, что, возможно, как ни странно, я ему действительно нравлюсь.

А Кейт решила, что будет учить меня вязать, раз уж мне все равно нечем заняться. Эта идея возникла, потому что Тэмми сказала, что я должна использовать время вынужденного безделья, чтобы освоить что-нибудь такое, чего мне всегда хотелось, но на что никогда не хватало времени. Ну, вроде изучения испанского языка или чего-то в этом роде. А я ляпнула, что мне всегда хотелось научиться вязать, что отчасти было правдой, поскольку я всегда выдавала это за свое желание, хотя на самом деле не имела ни малейшего намерения браться за вязание.