Последняя любовь президента
Шрифт:
83
Киев. Август 2004 года.
За окном кабинета беснуется солнце. Еще вчера я мучительно думал: как быть с отпуском, а сегодня шеф эту проблему снял с повестки дня. Отпуск откладывается, и это к лучшему. Все равно работа летом по интенсивности раза в три расслабленнее, чем зимой. Заседания Кабмина проводятся ради телекамер. Серьезные вопросы переносятся на сентябрь-октябрь, а их место занимает обсуждение «общей» политики. Что такое «общая» политика? Это, например, курс на дальнейшее озеленение поселков городского типа, это призывы
– Сергей Павлович, к вам, – почти шепотом говорит Нилочка в приоткрытую дверь. И делает многозначительные глазки.
«Кто же это?» – думаю я и отклоняюсь в сторону, чтобы увидеть посетителя до того, как он пройдет внутрь.
Невысокий. Худощавый. Черный костюм кажется простоватым, но сидит отлично. Или это фигура у посетителя спортивная? Глаза узковатые, да и лицо некрупное. Я в недоумении, посетитель даже на депутата не тянет. Да и депутаты так свои значки любят, что их за версту видно.
– Проходите! – барским тоном зову я посетителя. Мне кажется, что он стесняется.
Посетитель садится напротив и смотрит на меня внимательно, словно уже о чем-то спросил и теперь ждет ответа.
– А вы по какому вопросу? – наконец интересуюсь я.
Он поднимается со стула и протягивает мне руку. По лицу видно, что пребывает он в замешательстве. Его неуклюжесть вызывает у меня улыбку.
– Майор Светлов, – представляется он. – Отдел внутренней безопасности.
– Бунин, – говорю я, и в мои мысли закрадываются первые сомнения. – Это не вы тут были во время моего отсутствия?
– Мы, – улыбается он. – Мы были. Это наша работа.
Над рабочим столом зависает пауза. Теперь мне понятно, о чем предупреждала своими зелеными глазками Нилочка, объявляя о посетителе.
– Да вы не беспокойтесь. – Майор Светлов опускает правую кисть на стол и барабанит пальцами по дереву. – Мне бы вам несколько вопросиков задать, да и все!
– Задавайте, – выдыхаю я. А в душе делается страшно. В душе зима и снег, и я, голый, босиком бегу по снегу и оглядываюсь на ходу. Потому что там, за спиной, волки воют.
– Вы понимаете, Сергей Павлович, что госслужащий, делающий такую стремительную карьеру, как вы, требует особого внимания.
– Со стороны вашего отдела?
– Да, и это совершенно нормально. Мы же должны быть уверенными, что люди, которых допускают к высшей власти, осознают свою ответственность за все, включая своих близких и друзей, и ни на мгновение не теряют лояльности к государственным интересам.
Я киваю, а в голове галопом скачут мысли-догадки, пытаясь подсказать причину этого визита и предшествовавшего обыска. Всплывают в памяти конверты, которые я так поздно убрал из стола. По сути, это единственное, но и самое крупное мое отступление от правил. От правил, по которым, как мне кажется, никто не живет и не работает.
– Знаете, я никогда не лоббировал ничьи интересы. – Стараюсь, чтобы голос звучал как можно убедительнее и самоувереннее. – Есть вещи, которые мне трудно объяснить. Но я гарантирую вам, что буду впредь намного ответственнее.
– Перестаньте, – машет рукой майор Светлов. – Я же вас ни в чем не обвиняю. У меня только пара вопросов. И то скорее для себя, чтобы лучше вас понять. Вы же сейчас ждете ребенка?
– Двойню.
– Жена у вас очаровательная. Но ваши поездки с ней по Большой Окружной… – он разводит руками. – Я этого не понимаю.
– Но я же не на служебной машине.
– Слава богу! – усмехается он. – Только зачем вам это?
– Вы знаете, – перехожу я на интимный шепот и, совершенно автоматически, бросаю взгляд на двери, словно проверяя, закрыты ли они, – жена почему-то заинтересовалась проститутками. Сам не могу понять. Но с беременными не спорят. Говорят, женщины глупеют во время беременности.
– Жена? Хм. – Майор пожимает плечами. – Вы, пожалуйста, постарайтесь ее отговорить от таких поездок. Кстати, и личную машину вам пора поменять. У вас же нет финансовых проблем.
– Нет, – соглашаюсь я и тут же понимаю, что таким вот образом он намекнул на те самые конверты.
– Ладно. – Майор Светлов поднимается и снова протягивает мне руку. – Давайте дружить. Будут у вас вопросы, пожалуйста, звоните. – Он опускает на стол визитку.
– Может, кофейку? – запоздало предлагаю я.
– В следующий раз, – говорит он.
Этот разговор не выходит из моей головы до семи вечера. И в машине, пока шофер везет меня с Печерска на Печерск, я прокручиваю в памяти все, что сказал майор Светлов. Прокручиваю и остаюсь с одним и тем же ощущением – ощущением незавершенности. Это был не разговор. Это была его вступительная часть. А сам разговор продолжится. Можно в этом не сомневаться.
Как только я захожу домой, звонит телефон. В квартире тихо, мебели все еще маловато, и из-за этого телефонный звонок обрастает эхом и, как мячик для пинг-понга, перелетает из одной комнаты в другую.
– Светочку можно? – спрашивает бойкий женский голос.
– Секунду. – Я замираю, прислушиваясь к жизни квартиры. Тихо. Слишком тихо.
– Света! – кричу я.
Ответа нет.
– Она вышла.
– Попросите ее перезвонить Жанне.
Я подхожу к окну. Бульвар Леси Украинки забит транспортом. Хороший стеклопакет спасает меня от саундтрека этой никчемной шумной городской жизни. Хочется тишины, и вот она – здесь. На тринадцатом этаже. В самом центре города, в Царском Селе.
84
Киев. Декабрь 2015 года.
– Он с ума сошел! – вырывается у меня.
Сидящий напротив генерал Филин кивает в знак согласия.
– Как можно награждать заключенных ценными призами?! Что они будут с этими призами делать? Или мы обязаны будем их хранить до окончания срока? А главный приз вообще! Нас же просто засмеют!
– Главный приз сразу отметаем, – говорю я. – Нельзя амнистию связывать со знанием украинского языка! Ладно. Может, дипломы?