Последняя любовь президента
Шрифт:
86
Киев. Август 2004 года.
– Пожалуйста, Сергей Палыч, вот моя новая визитка. – Догмазов небрежно опускает прямоугольничек на рабочий стол. – Новый офис, новый домашний адрес. Все меняется в стране к лучшему.
– Кофе? Чай? – спрашиваю я у самоуверенного посетителя.
– Чай.
– Нилочка, два чая! – говорю я секретарше по телефону.
– Давненько я у вас тут не был. – Догмазов окидывает кабинет взглядом. – А у вас ничего не поменялось,
Я пожимаю плечами:
– Меня здесь все устраивает.
– Кто-то из классиков марксизма-ленинизма говорил: «Нельзя останавливаться на достигнутом!» А вы, Сергей Палыч, остановились! Пора бы задуматься о будущем.
Я смотрю на его вытянутое, чем-то напоминающее лошадиное, лицо, смотрю ему в глаза. Пытаюсь понять его мысли, но ничего не выходит. Вспоминаю, как он водил меня, как невесту на выданье, по разным кабинетам. Поводил, посмотрели на меня – и все. Тишина. Уже год прошел с тех пор, как я впервые задумался, чего он от меня хотел и куда собирался продвигать.
– Ну а что вы хотите предложить, Сергей Дмитриевич? – спрашиваю я напрямик.
– Хорошо, не будем ходить вокруг да около. Через пару недель появится вакансия в Администрации президента. Честно говоря, я ждал для вас другой вакансии, но думаю, что надо хватать и эту.
– И кем же я буду работать?
– Заместителем начальника отдела внутренней политики.
– Вы считаете, что это выше моей сегодняшней должности? – удивляюсь я. Губы растягиваются в иронической усмешке.
– Для того, чтобы дальше прыгнуть, нужно отойти назад для разбега, – назидательно, как пожилой школьный учитель, говорит Догмазов. – Сейчас у вас очень хорошее досье, но оно может быстро устареть, или в него могут внести какие-нибудь неприятные мелочи, и тогда ваша сегодняшняя должность окажется в прошлом.
Нилочка вошла с подносом как раз в тот момент, когда посетитель произнес эти слова. Я заметил, как в ее зеленых глазках промелькнул огонек беспокойства. Она нехорошо посмотрела на затылок Догмазова.
– Я должен все обдумать, – выдохнул я, понимая, что реагировать резко на этот мягкий шантаж не стоит.
На шантаж вообще реагировать резко нельзя. Шантаж давно стал инструментом для достижения совершенно положительных целей. Что поделать!
Догмазов делает несколько глотков чая, поднимается.
– Сергей Палыч, вы мне обязательно позвоните до конца недели! Я понимаю, у вас сейчас семейные планы, но это дело срочное.
Когда посетитель ушел, в кабинет заглянула Нилочка.
– Может, вам лучше кофе сделать?
– Сделай! – киваю я.
Она уносит чашки с недопитым чаем. Я подхожу к окну, смотрю на серый цвет сталинского здания напротив. Там, над зданием, – ярко-синее небо. И мой взгляд словно канатом тянет вверх. Подальше от серости этого здания. Меня пробирает дрожь. Внизу на улице перед министерством симметрично расставлены черные «мерседесы». Как какой-то выложенный машинами траурный цветок. Только в центре не хватает главного лепестка, точнее, центральной тычинки-пестика –
– Кофе! – звенит за спиной голосок Нилочки.
Черный «шестисотый пестик» заезжает в оставленное для него пространство, и мой шеф в сопровождении белобрысого молодого помощника, оба в темных костюмах, заходит в здание.
«Мне действительно здесь надоело, – думаю я, снова всматриваясь в скучные линии серого здания напротив. – Мне хочется перемен, но они и так произойдут в октябре, когда наша двойня появится на свет божий. Слишком много перемен – вредно!»
87
Киев. Декабрь 2015 года.
Майя Владимировна удивлена. Она не понимает, как это можно обычную жареную картошку запивать «Бордо Гран Кру». А я все время улыбаюсь. Молча жую картошку и пью вино.
– Может, сегодня особенный день? – Майя задумывается. – Что у нас в декабре?
– Перестань, – обрываю я ее гадания уже совершенно по-свойски. – Эта картошка имеет отношение к Ватикану.
По ее лицу видно, что мое объяснение добавило еще больше тумана в ее голову. Я отодвигаю тарелку в сторону и неспешно объясняю ей и про чудо, зарегистрированное Ватиканом, и про беспокойство Москвы.
– Но чудо все-таки было? – спрашивает она.
– Да, соседи этой старухи и даже жители соседних сел подтвердили: было небесное сияние, какой-то необычный шум. Один сельский учитель истории даже попробовал сфотографировать. Он уверен, что прилетали инопланетяне. Но на негативе ничего не видно.
– Может, это действительно провокация Ватикана? – совершенно серьезно предполагает Майя. – Сами прислали кого-то, потом сами помогли раздуть из этого чудо. В Западной Украине ведь полно воинских частей, а там за пятьдесят долларов любой может на вертолете покататься.
Моя рука, потянувшаяся за бокалом, вдруг дрогнула. Я всматриваюсь в свою ладонь. Припоминаю, как щемила она, натертая рукояткой лопаты, когда я агрессивной трудотерапией избавлялся от стресса. Что-то уж очень похоже… Хотя никакой картошки никто не сажал…
– Ты беспокоишься? – замечает Майя Владимировна. – Не стоит. Церкви всякие важны, церкви всякие нужны. – Ее милый ротик расплывается в невинной улыбке.
Она права. Я как-то быстро привык к тому, что она всегда права. Нет, не всегда, а в последние два-три месяца, с тех пор как мое отношение к ней улучшилось.
На ней сегодня темно-синяя твидовая юбка и объемный рельефный свитер в большую клетку. Точнее, в зеленые и темно-синие клетки. Хоть проси ее прилечь и играй на ней в особые шашки.
– У тебя не топят? – спрашиваю я.
– Топят, но из окна дует.
– Так заклей окно.
– Не хочу. Ты знаешь, когда этот холодный сквозняк касается ночью моей кожи, я получаю странное удовольствие. Словно до меня дотрагивается любимый с того света.
Я в это время пил вино. Отличное, породистое бордо. И чуть не поперхнулся.