Последняя любовь

Башевис-Зингер Исаак

Так… теперь я должен вам сказать одну вещь: дело в том, что, хоть я и надиктовал больше тысячи страниц, мне пришлось умолчать о самом главном. Я не мог об этом рассказать, потому что героиня жива и любит читать. Собственно, она только тем и занимается, что читает. Знает всех нынешних писателей. Как только появляется новая книга, она ее покупает и прочитывает от корки до корки. Я не смог бы жить, если бы опубликовал правду, а она бы о ней узнала. То, что я хочу вам сейчас рассказать, может быть напечатано только после моей смерти. Вы еще молоды, знаете здесь все ходы и выходы… в общем, когда я сыграю в ящик, добавьте эту историю к моей книге. Без нее все остальное, по правде говоря, гроша ломаного не стоит. Я учту вашу дополнительную работу в своем завещании.

Да… даже не знаю, с чего начать… Родился я в религиозной семье. У нас в доме соблюдали традиции, но еще в хедере я уже слышал о любви. А разве за этим надо далеко ходить? Она же прямо в Торе! Иаков полюбил Рахиль, и, когда обманщик Лаван темной

ночью подсунул ему Лию, он работал еще семь лет. А царь Давид! А царь Соломон с царицей Савской и прочие! Книгоноши приносили к нам в местечко романы: за два гроша книгу можно было купить, а за один — взять на время. Мы жили бедно, но всегда, когда у меня оставался свободный грош, я тратил его на чтение. Здесь, в Америке, даже когда мой заработок составлял три доллара в неделю, я все равно покупал книги и билеты в еврейский театр. В те годы актеры были актерами, а не безжизненными чурбанами, как сейчас! Когда они выходили на сцену, доски горели! Я всех их видел: Адлера, мадам Липцину, Шилдкрота, Кеслера, Томашевского — всех! А какие тогда были драматурги: Голдфейдин, Яков Гордин, Латейнер! Каждое слово было о любви и каждое слово хотелось расцеловать! Когда вы прочтете мою книгу, вы увидите, что в браке я не был счастлив. Моя жена оказалась злобной стервой. Как она меня терзала, как восстановила против меня детей — обо всем этом тут написано. Сперва я работал на табачной фабрике, потом стал уличным торговцем. Времени на любовь не оставалось. Я жил в темном углу за ширмой, денег не хватало даже на одежду. В те годы я работал по четырнадцать, а то и по восемнадцать часов в сутки. Бывало, мы по нескольку дней сидели на голодном пайке. Когда в животе пусто — не до любви!

Свой первый загородный дом я построил через много лет после свадьбы. Все произошло внезапно: вдруг дела пошли хорошо, словно сам пророк Илия осенил меня своим благословением. Еще вчера я был практически нищим, и вдруг деньги потекли со всех сторон. Но я по-прежнему много работал, пожалуй, даже больше прежнего. Расслабляться нельзя — будь ты самым что ни на есть разудачливым, все равно — глазом не успеешь моргнуть — и ты уже скатился с вершины на самое дно. Когда я работал на фабрике или торговал вразнос, у меня все-таки были выходные: в субботу я отдыхал. С процветанием мои субботы кончились. Жена пронюхала, что у меня завелись свободные доллары, и всю душу из меня вытягивала. Мы перебрались из Ист-Сайда в центр города. Дети пошли один за другим, начались врачи, частные школы, черт знает что еще. Бесси — так звали мою жену — навешивала на себя столько драгоценностей, что ее уж и саму-то видно не было. Она вышла из простой алчной семьи, а когда такие дорываются до денег — пиши пропало! Мне было уже под сорок, а что такое настоящая любовь, я и понятия не имел. Если я и испытывал теплые чувства к жене, то, как говорится, раз в год, не чаще. Мы все время ругались, и она угрожала мне полицией, обещала подать на меня в суд, в общем, можете себе представить. Она без конца твердила, что в Америке к женщине следует относится по-особому, прямо как к божеству какому-то. В конце концов она добилась того, что я уже видеть ее не мог. Меня тошнило от одного ее голоса. Самое интересное, что сама, делая мне всякие гадости, она ожидала, что я по отношению к ней буду примерным мужем. Но разве это возможно?! Мы перестали спать вместе. У меня уже была тогда собственная фирма, и я тайно снял себе небольшую квартирку в одном из своих домов. Не очень-то приятно в этом сознаваться, но если не любишь жену, то и детям уделяешь меньше внимания. Когда до этой идиотки наконец дошло, что между нами уже никогда ничего не будет, она принялась гоняться за мужиками. Да так бесстыдно, что с ней просто боялись связываться. Она прямо висла на них, как жена Потифара. Я понимаю, о чем вы меня хотите спросить: почему я не подал на развод? Ну, во-первых, развод в те времена был целой историей, нужно было месяцами таскаться по судам и так далее; это сейчас — летишь в Рено и через шесть недель свободен, как птичка; во-вторых, она бы наверняка наняла банду крючкотворов, и они ободрали бы меня как липку. Ну и вообще, сами знаете, мужчины обычно разводятся, когда у них кто-то есть, а если никто тебя не ждет, зачем искать лишние приключения себе на голову? Мои партнеры по бизнесу, несмотря на то что у них в общем-то были хорошие жены, развлекались с девицами легкого поведения. Сейчас этих дамочек величают «девушками по вызову», но какие бы модные слова ни придумать, шлюха есть шлюха. Надо сказать, все мои знакомые бизнесмены этим занимались: промышленники, маклеры — все, у кого водились деньги. Для них это было развлечение. Но когда проститутки — это все, что у тебя есть, радости мало. Бывало, только взглянешь на какую-нибудь потаскуху и сразу теряешь аппетит. Случалось, я давал ей несколько долларов и убегал, прямо как ешиботник какой-то. Я отправлялся в кино и часами глазел, как гангстеры палят друг в друга. Так проходили годы, и мне уже стало казаться, что настоящая любовь просто не для меня. Вам еще не надоело слушать?

— Нет, нет, что вы!

— Эта история сама по себе могла бы составить целую книгу. Когда будете об этом писать, приукрасьте ее как-нибудь.

— Зачем? Вы замечательно рассказываете.

— Ну, знаете, писатели любят приукрасить.

— К сорока двум — сорока трем годам я сделался самым настоящим богачом. Если уж к тебе пошли деньги, их не остановишь, Я покупал дома, земельные участки и получал колоссальные прибыли. Акции, которые я приобретал, вырастали за ночь. Налоги были пустяковыми. Я разъезжал на лимузине и выписывал чеки на всякую благотворительность. Женщины теперь проходу мне не давали. За одну неделю я получал столько любви, что и на целый год хватило бы. Но я не из тех, кто сам себе морочит голову. Было ясно, что я нужен им, как прошлогодний снег, — их привлекали мои денежки. Между поцелуями и уверениями, что такого любовника, как я, свет не видывал, они болтали о том, что они с этого будут иметь: поездки во Флориду и в Европу, норковую шубу, драгоценности. Вся их любовь была сплошной фальшью. Мне ни на минуту не давали забыть, что я просто денежный мешок, не более.

Я мечтал встретить женщину, которая бы ничего не знала о моих деньгах, либо такую богачку, что я рядом с ней смотрелся бы жалким бедняком.

Но где и как? Я уже решил, что так никогда и не узнаю настоящей любви. Помните, в Польше говорили: колбаса — не для собак.

И вдруг произошло чудо. Я купил старый дом в Браунсвиле на Блейк-авеню. Сегодня там полно негров и пуэрториканцев, но в те времена это была земля Израиля. Днем с огнем гоя не сыщешь! Я хотел снести старое здание и на его месте построить новое, но сперва нужно было избавиться от жильцов. Как правило, никто не возражает, но на этот раз возникли осложнения. Походы в суд не по мне, я всегда предпочитаю улаживать все напрямую. А тут у меня как раз выдалось свободное воскресенье, и я решил съездить на Блейк-авеню, оценить обстановку. Машина моя стояла в тот день в гараже, и я поехал на метро. В конце концов я ведь не из Рокфеллеров.

Я постучал, но в Браунсвиле понятия не имели, что это значит. Я толкнул дверь, оказавшуюся незапертой, и увидел комнату — точно такую же, как в моем детстве. Не будь я уверен, что нахожусь в Браунсвиле, я решил бы, что попал в Консковолю: те же беленые стены, дощатый пол, продавленный диван с вытертой обивкой. Даже пахло так же, как в Консковоле: жареным луком, цикорием, плесневелым хлебом… На диване сидела девушка, прекрасная, как Эсфирь, с той только разницей, что, как принято думать, у Эсфири глаза были зеленые, а у этой — голубые, кожа белая-белая, а волосы — золотые. Настоящая красавица! Одета она была так, как будто только что сошла с корабля: длинная юбка и туфли с пуговицами. И знаете, что она делала? Читала роман «Шейнделе, синие губы». Я читал его сто лет назад на другом берегу океана. Я даже ущипнул себя, чтобы убедиться, что это не сон.

Я уже открыл рот, чтобы сказать, что я владелец этого дома и что ей придется уехать, но что-то меня удержало. Я начал играть роль, как актер на сцене. Когда она спросила, кто я такой, я назвался продавцом швейных машинок и даже предложил достать для нее недорогую модель. Она сказала:

— Зачем мне швейная машинка? Мне хватает своих десяти пальцев.

Она говорила на знакомом идише.

Я мог бы здесь с вами до завтра сидеть и все равно не рассказал бы и половины. Так что постараюсь быть кратким. Она родилась в Польше. Ее отец был талмудистом. В Америку их привез дядя. Через три дня после того, как отец с дочерью покинули Эллис-Айленд, дядя умер. Отец пристроился служить в синагогу к какому-то местному раввину. Я спросил, сколько ей лет. Оказалось, что ей двадцать шесть.

— Как это вышло, — спросил я, — что такая красивая девушка до сих пор не замужем?

— Меня много раз сватали, — ответила она, — но я так не могу. Я должна полюбить.

Она говорила, как ребенок. Не глупо, просто наивно. Двадцать четыре года из своих двадцати шести она провела в крошечном местечке Високе.

Они жили вдвоем с отцом — мать умерла, когда она была совсем маленькой. Все, что она говорила, было чистой правдой. Она вообще не умела врать. Я спросил, как ее зовут. Она ответила:

— Ханна-Бася.

Короче говоря, я влюбился в нее по уши. Я думал, что она меня выгонит, а она вдруг сказала:

— Может быть, вы хотите есть?

— Хочу, — сказал я, а сам подумал — тебя!

Она сказала:

— Я сделала шкварки. У меня их целая миска.

Я не слышал слово «шкварки» Бог знает сколько времени, и, поверьте, ни одна ария в мире не прозвучала бы слаще.

Вскоре мы уже сидели за расшатанным столом и ели шкварки, как добропорядочные супруги. Я сказал, что тоже люблю читать романы. У нее — как я заметил — их была целая куча, все привезенные из Польши: «Приключения трех братьев», «Сказка о двух мясниках», «Благочестивый раввин Цадок и двенадцать разбойников». Она поинтересовалась, кормит ли меня продажа швейных машинок, и я сказал, что кое-как свожу концы с концами. Она спросила:

— А жена и дети у вас есть?

Я рассказал ей о своей жене и о том, как она меня мучает. Ханна-Бася слушала и менялась в лице.

— Как же вы живете с такой мегерой? — спросила она.

— В Америке, — ответил я, — если разводишься с женой, надо платить алименты, иначе окажешься за решеткой. А алименты такие, что никаких заработков не хватит. Вот она, справедливость по-американски.

Она сказала:

— Бог терпит долго, но наказывает сурово. Она плохо кончит.