Последняя мировая. История одного снайпера
Шрифт:
Он нажал на кнопку на дисплее, и из динамика послышалось глухое репение.
— Похоже, они сменили свою радиочастоту, — понял Сбруев. — Попробуем поискать новую, — начал он нажимать на кнопки поиска.
Вскоре вместо однообразного шума полковник уловил чей-то голос, говорящий на каком-то иностранном языке.
— Кто-нибудь знает какие-либо иностранные языки? — отвлёкся тот от дисплея, окинув нас беглым взглядом.
— Я немного говорю по-английски, но это явно не он, — сказал я.
Остальные же только пожали плечами.
— Ладно, тогда сделаем так: я буду перебирать частоты, и как только ты услышишь речь, которую сможешь перевести, сразу скажешь мне.
Я кивнул, и полковник стал искать дальше. Вскоре снова послышалась чья-то иностранная речь. Я прислушался:
— Кажется, на немецком. Ничего не понятно.
Дальше ещё ряд неизвестных языков: то ли испанский, то ли португальский, итальянский, затем какой-то монотонный арабский. И следом, наконец-то, знакомый английский.
— Вот! Это он! — остановил я Сбруева и, сосредоточившись, стал внимательно слушать иностранного диктора.
Вскоре я уже смог понять, о чём он говорил. И когда понял, моему изумлению не было предела:
— Это какие-то спортивные новости. Ничего не понимаю. Что всё это значит? — округлёнными глазами посмотрел я на полковника.
— О чём они говорят, конкретно? — настоятельно спросил тот.
— Какая-то ерунда: «Манчестер — Чарльтон 3–2, Мидлсбро — Ливерпуль 1–2,» — дословно перевёл я то, что говорилось по радио. — Как будто какая-то запись… или они там вообще не знают, что тут произошло…
Полковник задумчиво посмотрел на передатчик:
— Или пытаются сделать вид, что ничего не произошло? Похоже, в других странах обычным людям ни капли не говорят о том, что тут происходит.
— Но как же им удалось скрыть всё это? Это же даже похлеще будет, чем вторая мировая! — возмутился Ваня.
— Судя по всему, друзья, мы с вами являемся свидетелями гигантского заговора мировой величины, а точнее, какого-то секретного сговора мировых лидеров и богатейших людей планеты. Иначе всё это я никак больше не могу объяснить, — он сделал небольшую паузу, выключив рацию. — Ладно, уходим! Может, потом сумеем словить что-то более путное.
Быстро сложив приёмник и собравшись, мы вновь устремились дальше по разрушенному городу. После ночного снегопада снег, укрывающий улицы и дома стал белоснежно белым и даже при скрытом тучами небе свет, отражаясь от снежного покрывала, буквально слепил нам глаза. Не помогали и стёкла противогаза, явно не предназначенного для работы при настолько ярком освещении.
Но даже это не могло отвлечь меня от рассуждений о том, что же на самом деле происходит в мире, который, похоже, полностью ослеп, даже не подозревая о том, что творится буквально в соседней стране. Неужели это действительно возможно? Но как у них это получилось? Неужели в мире не осталось никого, способного дать отпор или хотя бы поднять волну протеста? Или, может быть, те, кто мог бы это сделать, притихли, опасаясь расплаты, ведь свои возможности враги показали наглядно на примере нашей страны?
Мысли эти не давали покоя мне вплоть до следующей остановки, и я очень надеялся, что не всё так плохо в этом мире, что кто-то всё-таки пытается что-то сделать. Добро не может просто так сдаться, и мы не должны сдаваться, пока ещё в состоянии хоть как-то помешать злу, иначе падёт весь мир, порабощённый злом такой силы, которой ещё не видел мир.
Мы остановились среди практически полностью разрушенных зданий центра города. Глазу предстала мрачная картина из сплошных завалов, покрытых снегом и простирающихся на многие километры вокруг.
Судя по направлению разрушений, эпицентр взрыва находился в нескольких километрах впереди. Там не осталось ничего целого, раздробив всё на мелкие кусочки и превратив этот район в ровное поле с нетронутым снежным покровом. Теперь уже сложно было понять, где именно мы находились, но что-то подсказывало мне, что где-то там, впереди среди этой равнины находился мой квартал, мой двор, мой дом, а главное, моя семья.
Похоже, эпицентр находился в районе, где я проживал до недавнего вмени. Смерть здесь наступила мгновенно: поток светового излучения буквально испарил вокруг всё живое. Так что в радиусе одного — двух километров выжить никто бы не смог.
Я задержался на входе в очередной подвал, в котором мы должны были укрыться, на минуту закрыв глаза. Меня вновь переполнили переживания, которые я сберегал глубоко в себе, и которые тщётно пытались вырваться наружу.
— Ты как? — потрепал меня за плечо Валера. — Всё нормально?
Я открыл глаза и повернулся к нему:
— Да, я в порядке, — ответил я и усилием воли заглушил в себе все свои чувства.
Я спустился следом за остальными в подвал.
Это было здание ночного клуба, а точнее того, что от него осталось. В отличие от других клубов, размещавшихся в старых зданиях, этот дом построили как раз под клуб, причём не так давно и по современным, очень жёстким конструктивным требованиям по сейсмостойкости. Может быть, именно поэтому он и устоял среди многих других рухнувших. Тем не менее, крыша и левое крыло, находившееся со стороны взрыва, обрушились полностью.
Там, разместившись на обсыпанных обломками мягких креслах, мы в первую очередь принялись за обед. Как говорится: война войной, а обед по расписанию, отдыхать ведь тоже надо, особенно после изнурительных марш-бросков.
Немного отдохнув и дожевав еду, снова взялись за рацию.
— Ну что, поехали! — сказал полковник и включил передатчик.
И вновь чей-то знакомый голос рассказывал о чём-то совсем отвлечённом. На этот раз, как я понял, о каком-то старинном поместье.
— Дальше, — сказал я. — Здесь ничего интересного.
Но и на других волнах из того, было практически то же самое — все говорили, как и прежде, ни о чём.
И вдруг на том же английском:
— Attention! — «внимание», перевёл я про себя.
— Постойте, — остановил я полковника, — кажется что-то интересное.
Я всеми силами вслушался в иностранную речь, пытаясь понять и хотя бы приближённо перевести её, учитывая мои не идеальные познания в английском.
Однако речь была довольно проста, мужской голос говорил не торопясь, чётко и внятно, выстраивая предложения в удобной для восприятия форме. Казалось, что этот текст специально написали, чтобы как можно больше людей сумело его понять.