Последняя ночь на Извилистой реке
Шрифт:
Наши герои живут в памяти, пока мы вспоминаем о них.
В середине февраля над озером Гурон дули западные ветры, но когда они достигали островов залива Джорджиан-Бэй, их направление почему-то менялось. Снег продолжал падать, а ветры дули со стороны Пэрри-Саунда и Шаванаги-Бэй. Окрестности тонули в снежной пелене, и Дэнни, глядевший из окон своей «писательской хижины», уже не видел, где кончается залив и начинается материк. Казалось, высокие материковые ели теперь стоят не среди леса, а растут прямо на заливе. Или лес вдруг стал плавучим. Ветер закручивал снежные вихри, вздымая их в воздух и делая похожими на маленькие снежные торнадо. Иногда, если ветер дул с
Неутомимая с утра позвонила Дэнни на мобильный телефон и сказала, что сегодня приезжать за ней не надо. Гнать глиссер при нулевой видимости небезопасно. Девушка рассказала, как несколько лет назад один редкостный идиот из Огайо решил в такую погоду покататься на глиссере. Его машину вынесло на скалы О'Коннор-Рокс — чуть западнее залива Мунлайт-Бэй. (Тем же маршрутом ездил и Дэнни, когда забирал и отвозил Неутомимую.)
— Ну и что случилось с этим редкостным идиотом? — спросил писатель.
— Что именно, никто не знает. Когда его нашли, он был как мерзлое бревно.
— Хорошо. Не будем рисковать, — согласился Дэнни. — Я могу приехать за тобой завтра или послезавтра. Словом, когда буран прекратится. Я тебе позвоню, или ты позвони мне.
— Поцелуйте за меня Героя, — сказала Неутомимая.
— Я его редко целую. Знаешь, как-то не особо тянет целоваться с этим псом.
— А напрасно, — сказала жительница «земли оджибве». — Если б вы его почаще и побольше целовали, он бы тоже был ласковее с вами.
Все утро Герой исправно наполнял пространство «писательской хижины» своими отнюдь не благородными газами. А в такой атмосфере Дэнни как-то не хотелось целовать пса.
— Боже, опять! — восклицал писатель, слушая и вдыхая очередной залп.
Будь погода иной, Герой давно был бы отправлен наружу. Но сейчас установилась именно та погода, когда хороший хозяин не выгонит свою собаку (даже если это отчаянно газующий «уокеровский кунхаунд»). Между тем «загазованность» не мешала работе. Дэнни уверенно приближался к началу первой главы.
Он написал несколько фраз, и они понравились ему своей цельностью. Все слова стояли на месте, даже знаки препинания менять не надо. Эти фразы он написал покрупнее на отдельном листе и прикнопил (для памяти и вдохновения) к грубой сосновой стене своего домика. Сейчас Дэнни глядел на лист, перечитывая удачные предложения.
«Она просто текла, как всегда текут реки. И где-то под бревнами сейчас плыло тело юного канадца. Движущиеся бревна пихали его взад и вперед».
Дэнни любил повторение слов. Он знал: эта фраза должна встать в конец главы. Если поставить ее в начале, она только все испортит. Слова «под бревнами» Дэнни подчеркнул: неплохое название для главы. Между тем «центром тяжести» в этой главе являлся повар, а вовсе не парень, провалившийся под бревна.
«Стоило произнести в его присутствии слова “прошлое” или “будущее”, как повар непременно хмурился», — записал Дэниел Бачагалупо. У него собралось несколько разрозненных фраз, характеризующих молодого повара. Они служили писателю опознавательными знаками, позволяя ориентироваться в сюжете первой главы. От первого такого «знака» он перешел ко второму: «Повар считал, что название реке дали неточное — изгибов на Извилистой было совсем мало». Чем дальше разворачивается повествование, тем больше подробностей он сообщит об этом поваре. Так, вскоре повар увидит, что «сплавщик со сломанным запястьем выбрался на берег, держа здоровой рукой свой багор».
Повар
«В таких местах, как поселок Извилистый, не менялась только погода». Неплохое предложение. Пожалуй, с него можно было бы и главу начать, однако Дэнни не торопился. Он найдет более эффектную и емкую начальную фразу. Но эти слова о погоде тоже пригодятся в качестве очередного «опознавательного знака». «Это был апрель — время грязи и подъема воды в реке». А если начать с этой фразы? Нет. Близко, но не то.
Все, что относилось к Кетчуму, пока было лишь мелкими фрагментами мозаики. Ни одной целой фразы, только обрывки. Вот повар представил, каково Кетчуму сейчас. Опять повар. Фраза хорошая, но каким будет ее продолжение? В другом куске, опять-таки через повара, сообщалось, что «покалечился Кетчум — отнюдь не новичок в сплавном деле». Дэнни нравились эти обрывки; нужно лишь найти для них удачное место. Возможно, там, где Кетчум лежал на спине, «напоминая медведя, выброшенного рекой». Главное — не растерять эти крохи. Значит, и они пусть отправляются на стенку.
Пока что образ Эйнджела получался у писателя более объемным, чем образ Кетчума, хотя для Дэниела Бачагалупо было очевидно: главный персонаж нового романа — Кетчум. (Возможно, самый главный.)
Здесь размышления писателя были прерваны двумя событиями: очередной «газовой атакой» Героя и звонком мобильного телефона.
— Buenos d'ias, сеньор писатель, — послышался голос Люпиты.
— Buenos d'ias, Люпита.
Уборщица-мексиканка звонила ему редко. В течение всего времени, пока Дэнни жил на острове Тернер-Айленд, Люпита переселялась в его торонтский дом. Она вскрывала и прочитывала почту писателя, прослушивала записи с автоответчика и следила за телефаксом. Раз в неделю она составляла список новостей, достойных внимания Дэнни (все прочие могут спокойно ожидать его возвращения в Торонто). Этот список мексиканка отправляла факсом в офис Энди Гранта в Пуант-о-Бариль.
На оплату счетов и прочие расходы Дэнни оставлял Люпите пару чековых книжек с подписанными пустыми чеками. Чтение писательской почты доставляло мексиканке зримое наслаждение, в особенности — предоставленное ей право самой определять важность того или иного письма. Эта, в общем-то, достаточно нудная секретарская работа добавляла мексиканке гордости в собственных глазах: она ощущала себя не просто уборщицей, а почти что домоправительницей в доме знаменитого писателя.
Дэнни знал: Люпита хваталась за любую возможность попытаться устроить его несчастливую личную жизнь. Если бы у нее были дочери, она бы обязательно познакомила их с писателем. Но вместо дочерей у нее были племянницы, и она довольно бесцеремонно оставляла их фотографии на кухонном столе, а потом, вернувшись к себе домой, звонила Дэнни и говорила, что «забыла» присланные ей снимки. Не будет ли он любезен посмотреть на кухне?