Последняя охота на ведьм. Дело Анны Гельди
Шрифт:
* * *
Дэниел позвонил в музей, однако там нам не смогли дать внятной информации о том, где проживала Анна Гурд, так звали смотрительницу. Эта женщина и вправду была призраком. Ее начальство изрядно удивилось, когда Вольф начал задавать вопросы о женщине, прикинувшись журналистом. Анна исправно ходила на работу, никогда не опаздывала и не болела, судя по всему была одинока. Она не заводила друзей и держалась отстраненно от коллег. Между строк читалось, что начальство считает ее сумасшедшей кошатницей. На следующий день после смерти профессора, Анна попросила выходной, что было воспринято нормально, все-так шок от вынужденного созерцания чьей-либо смерти, дело вполне обыденное.
Все время разговора я ехала рядом и глубокомысленно молчала. Велика вероятность
Мы приехали в Моллис, слишком поздно, чтобы застать кого-либо из персонала музея. Симпатичная, полная женщина закрывала входные двери. К ней и обратился Дэниел:
— Мы расследуем обстоятельства смерти профессора Матиаса, последней, кто его видел в живых была ваша коллега Анна.
— Ох… — женщина явно была поражена, — Я и понятия не имела, что эта смерть считается насильственной. Анна уже уехала домой.
Женщина сильно побледнела, она относилась к типажу людей, которые легко выходили из душевного равновесия. Я бы на ее месте уже поинтересовалась, по какому праву Дэниел задает подобные вопросы, она же не подумала узнать что-либо о двух незнакомцах, пришедших в музей, незнакомцах, которые даже не носили форму.
— Не могли бы вы назвать ее адрес? — слова Вольфа звучали изумительно вежливо, но в то же время каждый его жест заставлял поверить, что он представитель полицейского управления. Я со своим сильным акцентом сразу бы разбила эту иллюзию, а потому молчала. Женщина, которая заведовала бухгалтерией, тут же вернулась в музей и без лишних вопросов записала для нас адрес Анны Гурд. Ее пухлые маленькие руки двигались быстро, во взгляде голубых глаз сквозило беспокойство:
— Я думаю Анна ответит на ваши вопросы. Она прекрасный и внимательный сотрудник.
Это были примерно те же слова, которыми охарактеризовал Анну заведующий музеем. Больше он о ней ничего не знал. Дэниел поблагодарил женщину, по полной используя свое обаяние, и проворно убрал бумажку с адресом в карман брюк. Та опомнилась от шока и хотела было задать нам несколько вопросов, но Вольф сказал, что мы чрезвычайно опаздываем, а потому желаем ей хорошего дня.
Адрес отсылал нас к какой-то деревеньке в горах, в получасе езды от Моллиса. У меня от волнения ладони вспотели. Мужчина рядом выглядел невозмутимым. Эдакая овчарка на задании, однако я знала, что это не овчарка, а скорее хитрый лис. Уже наверняка прикидывает, как обойти налоги при продаже протоколов. Деревня, в которой мы оказались, по-настоящему поразила меня. Главным образом потому, что в ней было множество заброшенных домов. А те, в которых жили люди, скорее всего принадлежали старикам.
— Молодежь переезжает в города. Это повсеместное явление во всем мире, — ответил Дэниел на не заданный вопрос. Он уже начинал порядком меня пугать этим умением читать мои мысли.
— Но до Моллиса ехать всего пол часа! — удивленно воскликнула я. Тоже мне расстояние. У нас из регионов люди до Москвы по четыре часа порой на работу едут и никто не жалуется.
— А до любого крупного города больше двух. Плюс здесь не ходят поезда. Так что в подобных деревнях остаются жить только фермеры, привязанные к своей земле, и по-настоящему нелюдимые персонажи.
— Подходящее место для сумасшедшей убийцы? — спросила я, оглядывая чистенькие, но старые дома и улицы, на которых не было ни души. Вольф кивнул. Он смотрел вдаль, на место нашего назначения и все сильнее хмурился.
— Черт возьми, только не это … — тихо выругался он. Поняв именно, куда он смотрит, я тоже готова была разразиться ругательствами.
Мы припарковались около огромного мертвого дома. Мне еще не приходилось видеть заброшенных домов в Швейцарии. Как и любые подобные места, это нагоняло на меня тоску. Слепые, забитые окна, не ухоженные узловатые вишни и высокая трава, окружающая требующий ремонта дом.
— Ее адрес явно устарел. — Буркнула я, но все равно выбралась из машины. — Как думаешь, если мы проберемся внутрь, это будет расценено как преступление?
Мужчина хитро улыбнулся:
— Я абсолютно уверен в том, что дом находится на продаже. А мы можем быть потенциальными покупателями.
Я понимала, куда он клонил. Даже если нас поймают, мы можем прикинуться желающими купить эту развалюху. По-другому этот двухэтажный дом было не назвать. Он еще хранил в себе свидетельство былой зажиточности владельцев, взять хотя-бы пышные кусты роз, обвивающих его стены в голодных объятьях или каменную кладку невысокого забора, через который мы легко перешагнули.
— Так что, почему бы нам не осмотреть это место? Если в доме остались личные вещи, мы хотя-бы можем удостовериться, что в нем жила наша подозреваемая.
Вольф кивнул. Не знаю, по какой причине он проявил интерес к моей затее со взломом и проникновением, я же хотела посмотреть, что за человек эта Анна Гурд, если она и правда там проживала. Жилище многое может сказать о своем владельце. О образе его мыслей, о любимых вещах, даже о психическом состоянии здоровья. «Бойся тех, у кого в шкафу идеальный порядок»: всегда говорила моя бабушка, она имела в виду, что патологические чистюли обладают сложным характером, и была в чем-то права. Вот Дэниел, например, застарелый холостяк, редкий чистоплюй и не самый приятный персонаж на свете. Однако исходя из своего скромного жизненного опыта, я могла утверждать и обратное «Опасайся тех, у кого в доме разруха. У них и в голове бардак». Человек, который не может держать свое жилище в чистоте, не способен контролировать свою жизнь.
Давным давно у меня была очень «творческая» подруга, у которой был такой бардак, что мусор она попросту собирала в кучки на полу и не смущалась бегающих по нему тараканов. Мне импонировал ее свободный стиль жизни, бесконечные вечеринки и множество друзей из сферы искусства и культуры. Много позже я узнала, что у нее были серьезные проблемы с наркотиками, сейчас ее уже нет в живых.
— Ура! — победоносно воскликнул Дэниел, выломав дверь, как медведь-шатун. Он явно не обладал большим опытом в подобных мероприятиях, что меня в общем-то порадовало. Мысль о том, что я могу вести свои дела с настоящим преступником не давала мне покоя. Я протиснулась в образовавшуюся прореху, тут же почувствовав затхлых запах заброшенного помещения. Внутри было темно, поэтому я включила фонарик на телефоне. Мой спутник тоже освещал себе дорогу. Мы оказались в коридоре, затем прошли в большую комнату, которая когда-то была гостиной. Я освещала стены, в поисках фотографий, книг, всего, что могло хоть что-то сказать о владельце.
В доме присутствовало много старинной мебели, бережно укрытой тканью. Многочисленные фотографии на стенах показывали молодую, смеющуюся пару. В женщине с длинными рыжими волосами я видела что-то неуловимо знакомое, однако ее образ никак не соотносился в моей голове с высохшей и словно посеревшей смотрительницей музея. Рядом с женщиной стоял высокий, красивый мужчина с черными как смоль волосами и проникновенными темными глазами. Одна из фотографий явно была с их свадьбы, любовь светилась во взгляде обоих, вот он переносит ее на руках в этот дом, вот они в окружении гостей и семьи, все смеются. Спустя время, на фотографиях можно было увидеть, как болезнь берет над ним верх, в руке у него появляется трость, на которую он опирается все сильнее, потом он оказывается в инвалидном кресле. Женщина рядом улыбается все более вымученно, в конце концов она стоит одна, одетая в черные одежды на кладбище. В этой женщине с короткими остриженными волосами я уже могла узнать смотрительницу музея, женщину-призрака, в которой, казалось, пропала жизнь. Мне стало неловко от того, что я стала свидетельницей этой семейной драмы. И почему она оставила здесь все фотографии, ничего не забрав с собой? Я прикоснулась к снимку со смеющейся молодой парой, у которой вся жизнь была впереди, осторожно сняла его со стены и вытащила из рамки. Как я и ожидала, сзади была надпись, которую я смогла прочитать «Я буду любить тебя всегда». От прочтения этой строчки мое сердце болезненно сжалось.