Последняя осень. Стихотворения, письма, воспоминания современников

Рубцов Николай Михайлович

После грозы

Ночью я видел: Ломались березы! Видел: метались цветы! Гром, рассылающий Гибель и слезы, Всех настигал с высоты! Как это странно И все-таки мудро: Гром роковой перенесть, Чтоб удивительно Светлое утро Встретить, как светлую весть! Вспыхнул светящийся Солнечный веер, Дышат нектаром цветы, Влагой рассеянной Озеро веет, Полное чистой воды!

На озере

Светлый покой Опустился с небес И посетил мою душу! Светлый покой, Простираясь окрест, Воды объемлет и сушу… О

этот светлый Покой-чародей! Очарованием смелым Сделай меж белых Своих лебедей Черного лебедя — белым!

* * *

«Сибирь как будто не Сибирь!..»

Сибирь как будто не Сибирь! Давно знакомый мир лучистый — Воздушный, солнечный, цветистый, Как мыльный радужный пузырь. А вдруг он лопнет, этот мир? Вот-вот рукою кто-то хлопнет — И он пропал… Но бригадир Сказал уверенно: «Не лопнет!» Как набежавшей тучи тень, Тотчас прошла моя тревога, — На бригадира, как на Бога, Смотрел я после целый день… Тележный скрип, грузовики, Река, цветы и запах скотский, Еще бы церковь у реки, — И было б все по-вологодски. 1966

В сибирской деревне

То желтый куст, То лодка кверху днищем. То колесо тележное В грязи… Меж лопухов — Его, наверно, ищут — Сидит малыш, Щенок скулит вблизи. Скулит щенок И все ползет к ребенку, А тот забыл, Наверное, о нем, — К ромашке тянет Слабую ручонку И говорит… Бог ведает о чем!.. Какой покой! Здесь разве только осень Над ледоносной Мечется рекой, Но крепче сон, Когда в ночи глухой Со всех сторон Шумят вершины сосен, Когда привычно Слышатся в лесу Осин тоскливых Стоны и молитвы, — В такую глушь Вернувшись после битвы, Какой солдат Не уронил слезу? Случайный гость, Я здесь ищу жилище И вот пою Про уголок Руси, Где желтый куст И лодка кверху днищем, И колесо, Забытое в грязи… 1966

Весна на берегу Бии

Сколько сору прибило к березам Разыгравшейся полой водой! Трактора, волокуши с навозом, Жеребята с проезжим обозом, Гуси, лошади, шар золотой, Яркий шар восходящего солнца, Куры, свиньи, коровы, грачи, Горький пьяница с новым червонцем У прилавка и куст под оконцем — Все купается, тонет, смеется, Пробираясь в воде и в грязи! Вдоль по берегу бешеной Бии Гонят стадо быков верховые — И, нагнувши могучие выи, Грозный рев поднимают быки. Говорю вам: — Услышат глухие! — А какие в окрестностях Бии — Поглядеть — небеса голубые! Говорю вам: — Прозреют слепые, И дороги их будут легки… Говорю я и девушке милой: Не гляди на меня так уныло! Мрак, метелица — все это было И прошло, — улыбнись же скорей! Улыбнись! — повторяю я милой. — Чтобы нас половодьем не смыло, Чтоб не зря с неизбывною силой Солнце било фонтаном лучей! 1966

На реке Сухоне

Много серой воды, много серого неба, И немного пологой нелюдимой земли, И немного огней вдоль по берегу… Мне бы Снова вольным матросом Наниматься на корабли! Чтоб с веселой душой Снова плыть в неизвестность, — Может, прежнее счастье мелькнет впереди!.. Между тем не щадят Эту добрую местность, Словно чья-нибудь месть, проливные дожди. Но на той стороне под всемирным потопом Притащилась на берег — Видно, надо — старушка с горбом, Но опять мужики на подводе примчались галопом И с телегой, с конями Взгромоздились опять на паром. Вот, я думаю, стать волосатым паромщиком мне бы! Только б это избрать, как другие смогли, Много серой воды, много серого неба, И немного пологой родимой земли, И немного огней вдоль по берегу…

Девочка играет

Девочка на кладбище играет, Где кусты лепечут, как в бреду. Смех ее веселый разбирает, Безмятежно девочка играет В этом пышном радостном саду. Не любуйся этим пышным садом! Но прими душой, как благодать, Что такую крошку видишь рядом, Что под самым грустным нашим взглядом Все равно ей весело играть!..

Над вечным покоем

Рукой раздвинув темные кусты, Я не нашел и запаха малины, Но я нашел могильные кресты, Когда ушел в малинник за овины… Там фантастично тихо в темноте, Там одиноко, боязно и сыро, Там и ромашки будто бы не те — Как существа уже иного мира. И так в тумане омутной воды Стояло тихо кладбище глухое, Таким все было смертным и святым, Что до конца не будет мне покоя. И эту грусть, и святость прежних лет Я так любил во мгле родного края, Что я хотел упасть и умереть И обнимать ромашки, умирая… Пускай меня за тысячу земель Уносит жизнь! Пускай меня проносит По всей земле надежда и метель, Какую кто-то больше не выносит! Когда ж почую близость похорон, Приду сюда, где белые ромашки, Где каждый смертный свято погребен В такой же белой горестной рубашке… <1966>

Памяти Анциферова

На что ему отдых такой? На что ему эта обитель, Кладбищенский этот покой — Минувшего страж и хранитель? — Вы, юноши, нравитесь мне! — Говаривал он мимоходом, Когда на житейской волне Носился с хорошим народом. Среди болтунов и чудил Шумел, над вином наклоняясь, И тихо потом уходил, Как будто за все извиняясь… И нынче, являясь в бреду, Зовет он тоскливо, как вьюга! И я, содрогаясь, иду На голос поэта и друга. Но — пусто! Меж белых могил Лишь бродит метельная скрипка… Он нас на земле посетил, Как чей-то привет и улыбка. 1966

Нагрянули

Не было собак — и вдруг залаяли. Поздно ночью — что за чудеса! — Кто-то едет в поле за сараями, Раздаются чьи-то голоса… Не было гостей — и вот нагрянули. Не было вестей — так получай! И опять под ивами багряными Расходился праздник невзначай. Ты прости нас, полюшко усталое, Ты прости как братьев и сестер: Может, мы за все свое бывалое Разожгли последний наш костер. Может быть, последний раз нагрянули, Может быть, не скоро навестят… Как по саду, садику багряному Грустно-грустно листья шелестят. Под луной, под гаснущими ивами Посмотрели мой любимый край И опять умчались, торопливые, И пропал вдали собачий лай… <1966>

* * *

«Окошко. Стол. Половики…»

Окошко. Стол. Половики. В окошке — вид реки… Черны мои черновики. Чисты чистовики. За часом час уходит прочь, Мелькает свет и тень. Звезда над речкой — значит, ночь, А солнце — значит, день. Но я забуду ночь реки, Забуду день реки: Мне спать велят чистовики, Вставать — черновики. 1966