Остановись, дороженька моя!Все по душе мне — сельская каморка,Осенний бор, Гуляевская горка,Где веселились русские князья.Простых преданий добрые устаЕще о том гласят, что каждодневноГуляла здесь прекрасная царевна, —Она любила здешние места.Да! Но и я вполне счастливый тип,Когда о ней тоскую втихомолкуИли смотрю бессмысленно на елкуИ вдруг в тени увижу белый гриб!И ничего не надо мне, покаЯ просыпаюсь весело на зорькеИ
все брожу по старой русской горке,О прежних днях задумавшись слегка…<1967>
Посвящение другу
Замерзают мои георгины.И последние ночи близки.И на комья желтеющей глиныЗа ограду летят лепестки…Нет, меня не порадует — что ты!Одинокая странствий звезда.Пролетели мои самолеты,Просвистели мои поезда.Прогудели мои пароходы,Проскрипели телеги мои, —Я пришел к тебе в дни непогоды,Так изволь, хоть водой напои!Не порвать мне житейские цепи,Не умчаться, глазами горя,В пугачевские вольные степи,Где гуляла душа бунтаря.Не порвать мне мучительной связиС долгой осенью нашей земли,С деревцом у сырой коновязи,С журавлями в холодной дали…Но люблю тебя в дни непогодыИ желаю тебе навсегда,Чтоб гудели твои пароходы,Чтоб свистели твои поезда!<1967>
В лесу
1
В лесу, под соснами,На светлых вырубкахВсе мысли слезныеСто раз я выругал.А ну поближе-ка иди к сосне!Ах, сколько рыжиков!Ну как во сне…Я счастлив, родина, —Грибов не счесть.Но есть смородина, малина есть.И сыплет листья лес,Как деньги медные, —Спасибо, край чудес!Но мы не бедные…А чем утешены, что лес покинулиВсе черти, лешиеИ все кикиморы?..
2
Ах, вот — колодина!Я плакал здесь.От счастья, родина.Ведь счастье есть.И счастье дикое,И счастье скромное,И есть великое,Ну, пусть — огромное.Спасибо, родина, что счастье есть…
3
А вот болотина.Звериный лес.И снова узкие дороги скрещены,О, эти русскиеРаспутья вещие!Взгляну на ворона —И в тот же мигПойду не в сторону, а напрямик…Я счастлив, родина.Спасибо, родина.Всех ягод лучше —Красная смородина…<1967>
* * *
«Ветер всхлипывал, словно дитя…»
Ветер всхлипывал, словно дитя,За углом потемневшего дома.На широком дворе, шелестя,По земле разлеталась солома…Мы с тобой не играли в любовь,Мы не знали такого искусства,Просто мы у поленницы дровЦеловались от странного чувства.Разве можно расстаться шутя,Если так одиноко у дома,Где лишь плачущий ветер-дитяДа поленница дров и солома.Если так потемнели холмы,И скрипят, не смолкая, ворота,И дыхание близкой зимыВсе слышней с ледяного болота…
ВОСПОМИНАНИЯ СОВРЕМЕННИКОВ
Александр Романов. «Искры памяти»
СОПЕРНИЧЕСТВО
Николай Рубцов знал французских поэтов и отзывался о них высоко, но опять-таки не взахлеб, как это случается у наших дураков и космополитов, а с той степенью восторга, за которой молча предполагаются и другие, еще более значительные высоты. В нем кипела озабоченность русской честью. И он всеми силами стремился соответствовать ей.
Я припоминаю, с какой внимательностью листал он сборники европейской поэзии. У меня накопилась целая полка таких книг. И чаще других он листал Франсуа Вийона, Артура Рембо, Шарля Бодлера, Пьера де Ронсара…
И Борис Чулков подтверждает ревнивое знание Рубцовым европейской поэзии. Всю зиму 1964 года они прожили бок о бок в чулковском старом доме, в котором было полно книг. Да, именно Борис Александрович в то тяжелое время приютил у себя бездомного Рубцова. Можно сказать, спас его от безысходности. Владея несколькими европейскими языками, Борис Александрович, помимо собственных стихов, занимался и переводами. Надо думать, ему с Рубцовым было о чем потолковать…
Я же слыхал, сейчас не припомню от кого, якобы Рубцов говаривал, что у Поля Вердена лишь одно гениальное стихотворение — «Осенняя песня», но и оно все-таки слабее его, рубцовской «Осенней песни». Я спросил у Чулкова, знает ли он что-нибудь о подобном отзыве. Нет, он помнит другое. Он помнит, как Рубцов рассказывал, что в Литературном институте им, студентам, было дано учебное задание перевести с подстрочника «Осеннюю песню» Верлена, но он переводить не стал, а написал свою «Осеннюю песню».
Удивительно здесь то, что к моменту этого разговора с Рубцовым верленовская «Осенняя песня» уже была переведена Борисом Александровичем. И он прочитал ему этот свой перевод.
Поль Верлен
Осенняя песня
Стенанья, всхлипыОсенних скрипокТак однозвучны,Во тьме-туманеМне сердце ранят.Тоской докучной.Я задыхаюсь,В лице меняюсь,Часам внимая,А вспомяну яВесну былую —И вот рыдаю.Открою двери —И ветер зверемМеня потащит,Во мгле и мутиЗавьет-закрутитКак лист пропащий.
Я спросил, как отнесся Рубцов к его переводу. Борис Александрович, по своему обычаю, долго подыскивал подходящие слова, да так и не нашел. Меня же его перевод Верлена тронул страшным одиночеством. Человек — по Верлену — настолько слаб, что не в силах управиться со стихией даже собственной судьбы. Его несет, «как лист пропащий»… Я предполагаю, что Рубцов, который слышал «печальные звуки, которых не слышит никто», вовсе не пренебрег Полем Верленом, а лишь оттолкнулся от знаменитого француза, чтобы посоперничать с ним. И вот его ответ.
Осенняя песня
Потонула во тьмеОтдаленная пристань.По канавам помчался —Эх — осенний поток!По дороге неслисьСумасшедшие листья,И порой раздавалсяПароходный свисток.Ну так что же? ПускайРассыпаются листья!Пусть на город нагрянетЗатаившийся снег!На тревожной земле,В этом городе мглистомЯ по-прежнему добрый,Неплохой человек.А последние листьяВдоль по улице гулкойВсе неслись и неслись,Выбиваясь из сил.На меня надвигаласьТемнота закоулков,И архангельский дождикНа меня моросил…