Последняя принцесса Нуменора

Камаева Кристина Николаевна

Третью ночь провела Мириэль в Линдоне. Как трудно было уснуть в Средиземье! Она поняла, что раньше и не представляла, что это за страна. Нуменор казался ей теперь настоящим раем, обетованной землей.

«Я всю жизнь прожила на острове волшебно-прекрасном, как мираж, — думала она, — а теперь я словно вступила в дремучий лес».

Дома, в Нуменоре, она слышала много рассказов о Средиземье: о людях-варварах, блуждающих в холодных степях, убивающих друг друга за пищу, об уродливых драконах, выжигающих города, о злобных мстительных орках, живущих стадами и нападающих ночью, о гигантских летучих мышах, слепых кровопийцах, кричащих голосом смерти. Но ей всегда казалось, что рассказчики преувеличивают, что не может быть такого места на земле, где собрано

столько нечисти сразу. Сейчас она поняла, что ужас реален, и люди живут бок о бок со смертью.

У Гил-Гэлада в Серебристой гавани все было спокойно и приятно, никто не воевал, не голодал и не нападал исподтишка. Но каждый день приходили разведчики из самых разных мест и обменивались новостями с Гил-Гэладом и его друзьями. И кровь холодела в жилах, когда юная принцесса внимала этим сводкам. В Рудауре орки отравили источники, и две деревни вымерли. Окраины лесов Фарагорна подожгли недруги, эльфам пришлось приложить немало усилий, чтобы потушить пожарище. Мирное население Лебенина подверглось нападению свирепых южан, и тех, кто выжил, угнали в плен. Отряды орков подходят все ближе к Мглистым горам, а страшные назгулы, которым никто не в силах противостоять, уже летают над Эриадором. Принцессе передавалось озабоченное напряжение людей и эльфов, окружавших ее. В самом воздухе Средиземья царило нездоровье, и, казалось, целыми днями люди ищут выход, занимаются решением проблем. «Как же мы, нуменорцы, могли быть такими равнодушными, — думала она, — ведь давно пора было сделать что-то решительное, положить конец размножению зла. Как случилось, что главной заботой, одолевающей нас, стала жажда бессмертия? Пожили бы мы где-нибудь в Рудауре, вряд ли захотели бы вечного продолжения этой агонии».

Вечером обстановка в доме Гил-Гэлада разряжалась, люди и эльфы вместе ели и пили, обменивались шутками и смеялись. Но Мириэль и тут не находила покоя, и любое веселье казалось ей кощунством. Ночью ей снились кошмары, все, что разведчики рассказывали днем, ночью материализовалось в видения, и Мириэль плакала, просыпаясь. Юниэр при этом спал как младенец и счастливо улыбался во сне. Но наконец он заметил, как Мириэль печальна, и пристал к ней с расспросами. Ее признания поразили его:

— Кошмары в доме у Гил-Гэлада?! Невероятно. Для всех путников Средиземья этот дом, словно очаг надежды. Доброжелательное обращение и эльфийские волшебства навевают покой и забвение. Все, кто живет здесь, излечиваются от тоски, и даже самые нервные, поверь мне, спят в Линдоне хорошо.

Не медля, Юниэр попросил свидания у Гил-Гэлада.

— По-моему, принцесса не здорова, — пожаловался он. — Она так безнадежно грустна, словно все печали мира — это ее печали. Она даже не может спать у тебя спокойно, Гил-Гэлад.

Гил-Гэлад колебался:

— Не горячись, милый друг, в этом моя вина. Твоя подруга — редкая идеалистка. Она не видела жизни, что не простительно для такой важной особы, как королева Нуменора. Тар-Палантир лелеял ее как нежную мимозу. А ей, Юниэр, предстоит выполнить задачи, может быть, непосильные для обыкновенного человека. Неплохо бы дать ей урок. Я посылаю ей столь невеселые мысли и сновидения, чтобы она поняла, что творится в этом мире. Может быть, я перестарался… Но все же, думаю, это пойдет ей на пользу.

— Пойдет на пользу! — воскликнул Юниэр, едва оправившись от изумления. — Я не могу поверить, что это говорит мудрый Гил-Гэлад. Прекрати свои опыты немедленно, ты сведешь ее с ума. Иначе сегодня же я покидаю Линдон и беру с собой бедную Мирэ. Подумать только! Ты живешь уже не первую тысячу лет и вдруг решил научить жизни семнадцатилетнюю девочку. Перестань даже думать о ней как о королеве и исполнительнице особой миссии. Может вы, эльфы, не делите свою жизнь на юность и старость, но для людей это очень важно. Не нужен моей любимой никакой горький опыт. Она научится страдать, когда это будет неизбежно. Мы, люди, быстро ко всему привыкаем. А чем больше счастья в жизни, тем лучше.

Гил-Гэлад нахмурился, пожал плечами:

— Пожалуй, ты лучше меня понимаешь человеческую природу…. Если посмотреть с твоей точки зрения, то я просто изверг. Прости меня, больше не буду ее тревожить.

Гил-Гэлад исполнил свое обещание, и следующей ночью принцессе снились только самые красивые земли Среди-земья: поющие водопады, полевые цветы, роскошные закаты. Сны наполняла дивная музыка эльфов.

События в Нуменоре сказались на дружбе эльфов и людей в Средиземье. Практически все связи нуменорцев с Гил-Гэладом прервались. Положение и тех, и других тотчас же ухудшилось. Если раньше они могли сообща противостоять вылазкам врага, советоваться друг с другом и согласовывать свои действия, то теперь они часто не успевали предупредить козни Саурона и боролись с его слугами не так слаженно. А враг не дремал. От внимания Саурона не ускользнул раздор среди недавних союзников, и ему это было на руку.

Мириэль и не подозревала, что эльфы могут так горячо ругаться и даже проклинать кого бы то ни было, до того, как в Линдон из похода в Эмнет вернулся отряд эльфов, возглавляемый Мизамиром. Они были печальны, оборваны и обожжены. Эльдары поведали, что подверглись нападению орков. Одних орков они бы разбили, но когда появился назгул верхом на драконе, их положение стало плачевным, они не могли спрятаться от пламени и получили тяжелые ожоги. Но самым ужасным было то, что орки захватили в плен двух эльфов из отряда. Ясноликого Лотлуина невозможно было узнать, так он обгорел. Его принесли на носилках, и он был без сознания. Конечно, пострадавших тут же окружили внимательные и заботливые собратья, их раны обработали и вылечили через некоторое время. Но лица эльфов краснели от гнева, едва они вспоминали о тех несчастных, которых вонючие орки утащили в Мордор. Из-за того, что Мизамир не пострадал в битве, как другие его соплеменники, недовольство высказывали и ему. Как он мог допустить, чтобы перворожденные попались в лапы врагам? Мизамир хмурился, огрызался и говорил, что все, наверное, больше обрадовались, если бы весь его отряд сгинул в Мордорских тюрьмах. Хорошо еще, что ему удалось привести домой остальных раненых, ведь у отряда не было с собой необходимых лекарств. Но его мало слушали. Все были возбуждены, трясли оружием и требовали от Гил-Гэлада немедленного плана мести врагу и освобождения пленников.

Так случилось, что именно в этот день всеобщего переполоха в Линдоне к берегу пристала лодка с тремя маленькими хоббитами. Деловито вытащив ее на берег, хоббиты подошли к эльфам, спорящим на берегу.

— Простите, пожалуйста, — робко потянул за рукав высокого эльфа Пум. — Нам необходимо встретиться с Гил-Гэладом…

Эльфы смерили хоббитов возмущенными взглядами:

— Только не сегодня, малявки. Господину Гил-Гэладу совершенно не до вас.

— Но, но… — заикался Пум, не ожидавший такого обращения, — нам нужна помощь…

— А кому она не нужна в это проклятое время! — хмыкнули эльфы. Они отвернулись и больше не обращали внимания на невысокликов. Пум развел руками, он очень расстроился. Буги был невозмутим:

— Я предупреждал, что так и будет, — объявил он. — Ты, Пум, такой неразумный и доверчивый. Думаешь, что все тут тебе друзья закадычные. Они приходят к тебе, чтобы набить желудки, а что касается личных дел, то даже, если у тебя крыша сгорит или пропадет последняя рубашка, никому дела нет. Такая вот жизнь суровая.

— Перестань! — возмутился третий хоббит. — Видишь же, Пум чуть не плачет. Пошли они все подальше, никто нам не нужен. Подумаешь, фифы бессмертные, возомнили о себе, вознеслись под облака, думают, что самые важные. Не хватало еще их упрашивать. Сами справимся с нашими врагами, — и пылкий хоббит направился обратно к лодке. Этого хоббита звали Шумми Сосна. Он был крепкого телосложения и для своего племени очень рослый. В Грибном Раю все хоббитянские девушки были от него без ума.

Пум Сундук и Буги, потоптавшись на месте, поплелись за ним. Они уже пыхтели, стаскивая лодку в воду, когда Пума вдруг окликнул Юниэр: