Последняя схватка
Шрифт:
Они чокнулись с ней и вежливо ответили:
— За ваше здоровье, сударь.
Оба залпом осушили свои кружки. И глазом не моргнув, Фауста тоже выпила все до дна. Как и они, она удовлетворенно крякнула. И тоже поставила локти на стол. Наконец, как и они, запустила пальцы в тарелку и аппетитно захрустела бисквитом.
Завязался разговор.
Изображая веселого парня, не очень воспитанного и без всяких предрассудков, Фауста очень ловко стала расспрашивать своих «тюремщиков».
Но и они неплохо играли свои роли. Охотно отвечая на все ее вопросы, оба делали вид, что ни о чем не подозревают.
На самом же деле они были предельно внимательны и осторожны. Да иначе и быть не могло: Оба знали, что имеют дело с женщиной. И не просто с женщиной, а с великосветской дамой, с герцогиней. Будь они даже простаками, которыми прикидывались, и то бы сразу поняли, что дама не может так себя вести. Значит, она притворялась… и притворялась блестяще.
Не зная помощников Пардальяна, Фауста пыталась судить о них лишь по их ответам. Но мало ли чего они могли наболтать? Поэтому она больше полагалась на свои глаза, чем на уши.
Но составить представление о Гренгае и Эскаргасе Фауста опять-таки могла только по их внешнему виду. Оба они прикидывались простофилями, и она неизбежно должна была прийти к неверным выводам. Так оно и случилось.
«Они бедны и всю жизнь кому-то служат, — подумала Фауста. (И одно из этих умозаключений было правильным.) — Если предложить им сто тысяч ливров, они ошалеют и выпустят меня отсюда. Надо их подпоить — а потом рискнуть».
И она принялась наливать им кружку за кружкой. Они пили, а про себя посмеивались, сообразив, что она ждет, когда они опьянеют. Женщина и не подозревала, как много вина им нужно, чтобы лишь слегка захмелеть. Играя свою роль, она пила почти наравне с ними. И они были уверены, что скоро она просто свалится под стол.
Они даже прикинулись, будто вино уже ударило им в головы. Пустых бутылок было так много, что притворство стражей выглядело вполне правдоподобным. Фауста решила, что пора действовать. Она наклонилась к ним и вкрадчивым голосом произнесла:
— Послушайте, вы же бедны… А я могу вас озолотить. Что вы скажете, если я…
Тут они поняли, что немного ошиблись: она хотела не споить, а купить их. Ломать комедию больше не имело смысла. И оба они оглушительно расхохотались, не дав герцогине договорить.
— Слышь, Гренгай, молодой человек считает нас нищими, — сквозь смех проговорил Эскаргас. — Каково, а?
— Как он заблуждается бедняга!.. — покачал головой Гренгай. — Клянусь святым Евстахием, моим верным заступником, что вы ошибаетесь, сударь… Глубоко и безнадежно ошибаетесь!
И они гордо продолжали, перебивая друг друга:
— Это мы-то нищие?!
— Да у каждого из нас по сто тысяч ливров!..
— Именно во столько оценены наши плодородные земли!..
— С которых мы имеем неплохие доходы!..
— По шесть тысяч ливров на брата ежегодно!..
Они заключили хором:
— Черт побери!.. Да какая же это нищета, если получаешь шесть тысяч ливров ренты в год!..
Фауста уже не улыбалась. Снова неудача! Губы красавицы задрожали, и ей пришлось стиснуть зубы, чтобы не разразиться бранью. Впрочем, герцогиня быстро взяла себя в руки и, подавив приступ бешенства, снова с добродушным видом взглянула на Гренгая и Эскаргаса. И тут же пошла на другую хитрость.
— Так вы богаты? Тем лучше!.. — воскликнула женщина. — Но что значат какие-то сто тысяч ливров по сравнению с миллионом?.. Я же предлагаю вам целый миллион!..
Эскаргас и Гренгай оторопели и сдавленными голосами повторили:
— Миллион!.. Ничего себе!.. Тысяча чертей!..
Она еще ближе придвинулась к стражам, гипнотизируя их своим магнетическим взглядом. И чарующим голосом сказочной феи почти пропела:
— Да, миллион!.. Целый миллион, понимаете?.. Откройте эту дверь — и он ваш. Я даю вам эти деньги!..
Магическое слово «миллион» оглушило мужчин будто удар тяжелой дубины. Они побледнели и переглянулись.
И короткого этого взгляда было достаточно: Гренгай и Эскаргас поняли друг друга без слов.
Не сводя с них глаз, Фауста улыбалась, хотя и задыхалась от волнения. Они же вскочили, как на пружинах, и в едином порыве бросились к двери. И Фауста возликовала; в душе у нее грянули победные фанфары.
«Готовы, голубчики!.. — подумала красавица. — Сейчас откроют!.. Уже отпирают!..»
И Фауста тоже вскочила с места: ее радости не было предела. А в голове у нее уже звучала злобная угроза:
«Погоди, Пардальян! Мои миллионы еще не стали твоими!.. Мы с тобой еще поборемся!..»
И с кошачьей грацией женщина устремилась вперед, к благословенной двери, которую распахнул Гренгай.
Да, дверь была широко открыта… но…
На пороге Фауста налетела на острие шпаги Эскаргаса. Бархатный колет красавицы был порван, и своей атласной кожей она ощутила холод стального клинка. Фауста резко остановилась — и сделала это очень вовремя: еще чуть-чуть, и она напоролась бы на шпагу. И долгая борьба герцогини с Пардальяном закончилась бы в один миг.
— Назад, чертовка! — грубо приказал Эскаргас.
Все надежды женщины рушились, и от неожиданности она застыла на месте. Со шпагой в руке Эскаргас сделал шаг вперед и повторил:
— Назад, исчадье ада, назад! Или я прирежу вас, как цыпленка!.. I
С пеной у рта, скрипя зубами, герцогиня попятилась; шпага заставила ее отступить, как рогатина укротителя принуждает покориться своей участи дикого зверя. Фауста вернулась на прежнее место, к столу.
Тогда Эскаргас опустил клинок, уперев его острие в носок сапога. И замер, как статуя, олицетворяющая бдительное Недоверие.