Последняя схватка
Шрифт:
— Вы так осторожничаете, что просто смешно. Неужели вы считаете, что я голыми руками сумею скрутить таких силачей, как вы? К тому же, у вас преогромные шпаги… Понятно, что вы меня не боитесь… И правильно делаете… Послушайте, не надо преувеличивать. И раз уж нам придется провести весь день в этой отвратительной конуре, не будем отказывать себе в маленьких удовольствиях!.. Ну, зовите же трактирщика!..
Оба решили, что она, пожалуй, права. Действительно, они слишком уж осторожничали.
— А ведь и впрямь, ключ-то мы отдали, так что ничем не рискуем… — заметил Эскаргас.
— К тому же, мы при шпагах, а они безоружны, и им нас не скрутить, как изволил выразиться этот господин, — поддержал приятеля Гренгай.
— Раз уж мы все сидим взаперти… — задумчиво пробормотал Эскаргас.
— Да, сударь прав: не будем отказываться от невинных радостей, — подытожил Гренгай.
Внешне бесстрастная, Фауста слушала их, затаив дыхание. Когда же они забарабанили в дверь эфесами шпаг и стали в полный голос звать хозяина, в глазах у нее снова вспыхнул победный огонек, а губы тронула загадочная улыбка.
Если бы Эскаргас и Гренгай увидели эту улыбку, то сразу догадались бы, что их пытаются обмануть. К несчастью, они стояли спиной к Фаусте и ничего не заметили.
Фауста оказалась права: трактирщик все еще был поблизости. И сразу же поспешил на зов.
— Мы тут подумали, мэтр Жакмен… — крикнул Гренгай через дверь.
— Вам ключ вернуть? — покладисто спросил хозяин.
— Да нет же, черт побери! — завопил Гренгай. — Пусть останется у вас. Просто мы бы не хотели просидеть тут до вечера, ни разу вас не увидев… Понимаете? Вдруг нам что-нибудь понадобится!..
— Я так и знал! — ответил мэтр Жакмен, громко рассмеявшись. — Я нарочно задержался у лестницы, чтобы дать вам время подумать.
— Вот молодец! — обрадовался Эскаргас.
— Я буду спускаться к вам каждый час, — продолжил трактирщик. — Вас это устраивает?
— Вполне, — заверил его Гренгай.
— Мое анжуйское вино, — громко вмешалась Фауста. — Скажите, чтобы принес шесть бутылок.
— Слышите, мэтр Жакмен? — спросил Эскаргас.
— Будет сделано, — ответил тот.
Не прошло и двух минут, как ключ в замке повернулся и дверь приоткрылась. Фауста нарочно отошла подальше. Тогда Гренгай впустил мэтра Жакмена, и тот поставил на стол шесть бутылок. В то же время Эскаргас не сводил глаз с герцогини. Он наблюдал за ней, не таясь, и демонстративно держал руку на эфесе шпаги.
Мэтр Жакмен шагнул к двери, и Фауста, которая ничего не делала просто так, властно приказала ему:
— Не забудьте вернуться через час: у меня будут для вас распоряжения.
Мэтр Жакмен сразу понял, что имеет дело с важным господином, привыкшим к беспрекословному повиновению. Впрочем, сам Пардальян велел трактирщику относиться к этому сеньору со всевозможным почтением и ни в чем не отказывать загадочному пленнику. Единственное ограничение: не выпускать его из погреба до сумерек, то есть до восьми вечера. Хозяин согнулся в низком поклоне и ответил:
— Непременно, монсеньор!
И вышел, не забыв запереть за собой дверь на два оборота.
Тогда Фауста приблизилась к столу. Казалось, ее интересуют только бутылки с анжуйским вином, которыми она откровенно залюбовалась.
— Ну, наконец-то, — воскликнула герцогиня. — Вот это вино.
Вдруг она обеспокоенно заметила:
— А не подделка?
— Это легко проверить, — отозвались стражи.
В мгновение ока были откупорены две бутылки. Все трое уселись за стол и сдвинули наполненные до краев кружки. Эскаргас и Гренгай привычно выпили вино залпом.
— Хорошо! — крякнул Эскаргас.
— Замечательно! — выдохнул Гренгай.
А Фауста потягивала вино маленькими глотками, как тонкий ценитель.
— Сойдет, — заметила она, отпив половину. И поставила кружку перед собой.
Снова завязался разговор. Теперь Эскаргас и Гренгай были спокойны. Фауста вроде бы смирилась с участью пленницы. Ведь они уже не могли выпустить ее из погреба. И даже если бы они свалились под стол, перебрав вина, — чего они делать никак не собирались — им можно было не волноваться. Сначала они пребывали в чрезмерном напряжении, теперь же потеряли всякую бдительность.
По просьбе Фаусты один из стражей вытащил из кармана карты. И она села играть со своими «тюремщиками». Если бы Пардальян увидел, с какой страстью она сражается с ними, он был бы просто поражен: женщина спорила до хрипоты, ошибалась на каждом шагу, била кулаком по столу, ругалась, как извозчик, при каждой неудаче и пыталась хитрить, но так неловко, что обман сразу же раскрывался.
Понятно, что Фауста безнадежно проигрывала. Не подозревая подвоха, мужчины шумно радовались каждому ее промаху и не могли налюбоваться на кучку золота, быстро росшую на столе; страшно довольные, Гренгай и Эскаргас думали, что денек выдался просто на славу: они пили, закусывали, играли в карты и… выигрывали, черт возьми!
Так продолжалось с полчаса. Потом д'Альбаран стал метаться и хрипеть. Увлеченная игрой троица не обратила на это никакого внимания. Тогда великан захрипел громче, и мужчины наконец услышали его стенания. Фауста же так углубилась в игру, что забыла обо всем на свете — какое тонкое притворство! — и им самим пришлось напомнить ей, что больному нужна помощь. Герцогиня очень неохотно отложила карты.
Это рассмешило Эскаргаса и Гренгая. Подойдя к больному, они обнаружили, что у него сбилась повязка, которую необходимо поправить.
— Подождите немного, — обратились они к Фаусте, — это займет не больше пяти минут.
И оба склонились над раненым, на время забыв о пленнице.
А она поднялась со своего места и наполнила три кружки. Покосившись на стражей, Фауста увидела, что они стоят к ней спиной, полностью занятые д'Альбараном. Быстрым и выверенным движением герцогиня поднесла руку к их сосудам.
Пальцы Фаусты сжимали предмет, который она извлекла из кармана д'Альбарана: это был маленький флакон с прозрачной, как слеза, жидкостью. Приблизительно половину она вылила в одну кружку, а все остальное — во вторую.