Последняя тайна осени
Шрифт:
– Так какого черта ты поперся на эту крышу? – сокрушался Михалыч. – Вызвал бы помощь, перекрыл бы подъезд – да никуда он не делся бы, твой «цыган». А так, чего ты добился? Нож в бок получил – и все. Скажи спасибо, что «скорая» вовремя приехала. Шутка ли – полтора месяца в больнице провалялся. Странно, что тебя не комиссовали по состоянию здоровья. Тоже мне,
Васин смотрел, как падает снег. Там, в парке, его ждали Иван с Юлькой. Последнее время они почти не расставались. Чуть ли не каждый день вместе навещали его в больнице, приносили книжки, апельсины. Говорили о всяких пустяках. Но по какому-то молчаливому согласию ни Васин, ни Гирин не проронили ни единого слова о том, что произошло на самом деле. Даже, когда не было посторонних, на эту тему не говорили и не вспоминали. Однажды Васин заметил за собой, что стоит ему начать вспоминать, как мысли сами собой поворачивали в другую сторону. Все его существо бессознательно сопротивлялось возвращению туда.
– А ведь ты не знаешь, каких сил мне стоило закрыть это дело, – продолжал Михалыч. – Я с прокурором едва отношения не испортил, мне его измором брать пришлось. И ведь он прав. Что это за дела: оружия нет, свидетельской базы нет, признательных показаний нет. Два трупа, и ни один не опознан. А мой рапорт начальнику УВД – вообще шедевр! Одно не установлено, другое не обнаружено, третье проверяется. А ты еще хотел подклеить к этому делу какого-то Мамедова. И потом, когда это ты успел расстрелять почти две обоймы? Я понимаю, если бы два раза в воздух, один на поражение, но две обоймы!.. Мне пришлось бутылку начальнику тира ставить, чтоб он эти патроны списал. А ты молчишь. Злоупотребляешь, Васин, моим доверием...
Васин не очень прислушивался к словам начальника. Швы еще немного побаливали, да и настроение было не то, чтобы слушать укоры. У него оставалось две недели законного отпуска по болезни. Потом нужно было выходить на работу. Хотя и не очень хотелось...
Однажды в больницу пришел банкир Успенцев. Он долго и путано, отводя глаза, перечислял слова благодарности, говорил, что знает о смерти убийцы Эдика Малютина, что полностью удовлетворен таким исходом дела. А затем, немного смущаясь, положил на одеяло чековую книжку своего банка, молча встал и вышел. Но в дверях задержался и напомнил, что предложение о работе в его охране остается в силе.
Васин не стал отказываться от денег. Деньги пригодятся.
Курить он так и не бросил. А вот желудок, после двух глотков бальзама в домике смотрителя, стал потихоньку поправляться. Врачи удивлялись, а Васин отшучивался, ссылаясь на «тайну следствия».
– Эх, Васин, всегда тебе больше всех надо, – подвел итог Михалыч. – Вот не полез бы ты на крышу – не пришлось бы и стрелять. Взяли бы мы твоего «цыгана» тепленьким и размотали бы на полную катушку. А теперь... Кому нужен труп, да еще и неопознанный.
– Пойду я, Михалыч, – вздохнул Васин. – Что-то бок побаливает. Отдохну, посплю. А как поправлюсь – сразу выйду.
– Ну, ты особо не торопись, – предостерег начальник. – Поправляйся. Я, между прочим, тебе путевку в Феодосию выхлопотал на лето. Поедешь, полечишься...
Васин вышел в коридор и нос к носу столкнулся с Тотошкой, тащившей куда-то стопку учетных карточек.
– Ой, Александр Николаевич, вы уже поправились! – защебетала она. – Александр Николаевич, как всегда, все про все знают, а я нет. А я больше всех за вас боялась. Хоть расскажите, что случилось?
– Да что рассказывать? – пожал плечами Васин. – Много всякого было. Во времени путешествовал, в плену у бандитов был, с монстрами сражался...
– Ой, Александр Николаевич, опять вы шутите? – засмеялась Тотошка.
– Опять шучу! – засмеялся в ответ Васин и пошел по коридору, по старой лестнице, к выходу на улицу, где шел снег, скрипели под его тяжестью зябкие деревья, где осень прощалась с городом, унося свою последнюю тайну. Тайну, которая бывает лишь однажды осенью...