Последняя теория Эйнштейна
Шрифт:
Гупта покачал головой:
— Нет, невозможно. Как раз это-то Кляйнман хотел бы меньше всего. Уверен, что Свифту даны инструкции теорию сохранить.
— Может быть, Свифт отнесся к приказам критически, увидев уравнения.
Профессор снова покачал головой:
— Можете мне поверить, теория у него. И уничтожить ее он не может, даже если бы хотел. Следующий шаг человечества вперед неизбежен. Ничто не может помешать нам выполнить нашу демонстрацию!
Саймон фыркнул — мессианские речи Гупты ему уже надоели.
— Хорошо, допустим, Свифт раздобыл теорию. Все равно нам надо его найти раньше, чем это
Гупта отмахнулся от этих мелочей, не составляющих трудности:
— И это тоже неизбежно. Через несколько часов мы будем знать, где сейчас Свифт и его спутники.
— И как же именно?
Старик осклабился:
— С ними моя дочь. А она метамфетаминовая наркоманка. Сейчас, без сомнения, она уже в некотором отчаянии.
На далекой поляне национального парка Чероки Грэддик собирал хворост для костра. Этот горец оказался идеальным проводником для беглецов: многие годы контрабанды змей по всем штатам Аппалачей научили его, как уходить от закона. После бегства из Форт-Беннинга Дэвид хотел взять курс на Мексику или Канаду, но Грэддик возразил, что слишком много прислужников Сатаны встанут между ним и границей. Вместо этого он повез их в Северную Алабаму, направив свой потрепанный универсал на извилистые дороги Песчаной горы.
Дэвид пытался представить себе, как это будет — провести лето в известняковой пещере с Моникой, Майклом и Элизабет. План был хуже чем непрактичным — он был безнадежным. Сколько бы они ни сидели в горах, армия и ФБР не прекратят поиски. А если каким-то чудом они ускользнут от преследователей и переберутся через границу, все равно не уйдут от опасности. Рано или поздно Пентагон их выследит — в Канаде, в Мексике или в Антарктике.
Через несколько минут Грэддик встал и подошел к костру, уже хорошо разгоревшемуся. Обернув руку серым платком, он вытащил разогретые банки тушенки и раздал их Дэвиду, Майклу и Монике. Еще он раздал пластиковые ложки, извлеченные из бардачка универсала. Мясо было еле теплым, но Дэвид тут же начал его есть, рассчитывая забыть свои тревоги хоть на время, пока будет доставать из банки клейкую говядину. Однако не успел он откусить второй кусок, как поднял голову и увидел стоящую над ним Монику — под мышкой у нее был лэптоп со вставленной флешкой. Даже в темноте было видно, что она взволнована.
— Нашла кое-что, — сказала она. — Но тебе это не понравится.
Дэвид отставил банку и встал. Они с Моникой отошли к искривленной сосне на краю поляны, футов на двадцать от Майкла и Грэддика. Раньше Дэвид думал, что это будет миг восторга, но сейчас был полон неприятных предчувствий. Дрожащий свет костра освещал профиль Моники.
— Она здесь? — спросил он. — Единая теория?
— Поначалу мне так не казалось. Если правду сказать, впечатление было, что не уравнения, а горячечный бред. Но потом я вспомнила, о чем мы вчера говорили. О теории геонов.
— Ты думаешь, здесь что-то от нее есть?
— Связь я увидела не сразу. Но чем больше смотрела на эти формулы, тем больше они мне напоминали те, что можно увидеть в топологии. Ну, знаешь? Математика поверхностей, фигур и узлов. И вот это навело меня на мысль о геонах, узлах в пространстве-времени. Вот, смотри.
Моника открыла лэптоп и встала рядом с Дэвидом, чтобы ему был виден экран. Дэвид прищурился на страницу с дюжиной формул, каждая — длинная строка греческих букв, вилообразных символов, знаков фунта стерлингов, кружков с крестами внутри. Действительно похоже на абракадабру.
— И что это за чертовщина?
Она показала на верх страницы:
— Вот это — уравнение единого поля, выраженное на языке дифференциальной топологии. Оно подобно классическому уравнению теории относительности, но включает в себя и физику элементарных частиц. Эйнштейн обнаружил, что все частицы являются геонами. Каждая частица есть отдельное искривление пространства-времени, а силы — это рябь на ткани!
Голос ее зазвучал громче, она сжала Дэвиду руку, притянула его ближе, чтобы он сам увидел уравнение, но он все равно не мог разобраться, что там к чему.
— Постой, постой! Ты уверена, что это настоящее?
— Да ты сюда, сюда смотри! — Она опустила палец к низу страницы. — Вот одно из решений уравнения поля, описывающее элементарную частицу с отрицательным зарядом. Это геон — исчезающе малая кротовая нора с замкнутыми времениподобными кривыми. Решение даже указывает массу частицы. Узнаешь число?
Палец Моники указывал прямо на равенство:
М = 0.511 M eV/C 2
— Господи Боже мой! — прошептал Дэвид. — Это же масса электрона!
Вся эта математика была ему недоступна, но он знал: одним из признаков Теории Всего будет то, что она предскажет массы всех элементарных частиц.
— И это только начало. Он получил еще не менее двадцати решений для частиц с различными зарядами и спинами. Большинство этих частиц так и не было открыто при жизни Эйнштейна. Он предсказал существование кварков и тау-лептонов. И получил решения для частиц, которые не найдены еще до сих пор. Но можно головой ручаться, что они существуют.
Моника прокрутила файл, открывая страницу за страницей топологических формул. Дэвид смотрел на экран лэптопа, чувствуя, как грудь наполняется радостью, и эта радость расходится по телу. Сравнимый восторг он испытал лишь однажды: когда родился Джонас. Это был полный триумф физики: классическая теория, включающая в себя квантовую механику, единый набор уравнений, описывающий все — от внутренних процессов протона до строения галактики. Он отвернулся от экрана и улыбнулся Монике:
— А знаешь, это не сильно отличается от того, что делают специалисты по теории струн. Только здесь частицы — это петли пространства-времени, а не струны энергии.
— Есть и другое сходство. Посмотри сюда.
Она прокрутила еще несколько страниц и постучала по формуле, которая выступила среди других:
S <= А/4
— Я это выражение видел в «Варфайтере»!
Моника кивнула:
— Это называется голографический принцип. S — максимальный объем информации, который можно втиснуть в участок пространства, А — площадь поверхности этого участка. Этот принцип, в сущности, говорит, что вся информация в любом трехмерном пространстве — положение каждой частицы, числовое значение каждой силы — может содержаться в двумерной поверхности этого пространства. Поэтому всю вселенную можно считать голограммой — вроде тех, что помещают на кредитных картах.