Последняя
Шрифт:
– Это наша, – пояснил Петро, спрыгивая с лошади. Мужчины, отодвигая ткань, скрылись внутри. Я осталась снаружи. – Заходи, – появился из палатки рыцарь. – Ты будешь с нами жить, – это мне совсем не нравилось, но я зашла и встала у выхода.
Шатер был вместительный, с двумя спальными местами, столом и магическим освещением.
– Спать пока будешь здесь, – Игнат указал на одну из кроватей. – А я на полу посплю, не впервой, – после его слов, я не сдвинулась с места.
– Дан, проходи, не стой, – позвал Петро. – Мы тебе в деды годимся, тебе молодых бояться надо, – от этого я поморщилась, вспоминая Эрридана. Мужчина заметил и замолк.
– У
Оставшись одна, я первым делом попыталась найти зеркало. Хотелось посмотреть, как выгляжу. По моим ощущениям, я очень похудела и, видно, от переживаний и болезни у меня начали выпадать волосы, то есть, вид я представляю крайне удрученный. Зеркала не нашлось, но зато было ведро с чистой водой, которой я умылась и вымыла грязные доселе волосы. Взяла бинты, что лежали у сумок Игната, обернулась на вход. Отошла в дальнюю часть палатки, сняла рубаху и стала бинтами нетуго обматывать тело.
Выйти в лагерь все равно пришлось. Около большого шатра был костер, на котором что-то готовилось в котелке. Я подошла ближе, взяла деревянную тарелку, лежавшую в груде посуды. Дежуривший у огня старый воин, увидев меня, спросил:
– Это ты – тот утопленник? – я кивнула. – Проголодался? – еще один кивок. – У нас на обед суп, – и налил мне в тарелку половник наваристого мясного бульона. Горячая похлебка обжигала, но я была очень голодна.
Раздался шум шагов, я подняла голову от тарелки и увидела, как на носилках несут раненых. Их было больше десяти. Заметив, как я на это смотрю, старый воин произнес:
– Это война, что ты хотел, – я же проводила взглядом процессию. Впервые вижу смерть так близко.
Далеко не уходила, ибо запутаться в однотипных палатках было легко, а где мои рыцари, я не знала точно. Взгляд зацепился за скопление мужчин, стоявших около огороженной поляны. Подошла ближе: два воина без доспехов дрались. У них не было оружия, только свои силы. Один из них был намного старше, второй – мой ровесник, и они были смутно похожи. Наверное, родственники. Это был учебный бой, и многочисленные зрители наблюдали за маневрами. Все это происходило в тишине. Я приблизилась к ограде, тоже наблюдая за мужчинами. Старший сделал подсечку, и парень мешком упал на землю, но тут же поднялся и яростно напал на противника. Тот ушел от удара, и парень, проскочив, улетел вперед, чуть не врезавшись в ограждение.
– Все, бой окончен, – заявил мужчина, выпрямившись. Молодой тоже встал, поклонился и, быстро перепрыгнув ограду, исчез в толпе. Из рядов молодых рыцарей вышел темноволосый парень, и начался новый бой.
Ученики сменяли друг друга, но старого бойца так никто и не победил. Из большого шатра вышли воины, среди них были Петро и Игнат, а также еще три пожилых рыцаря и молодой мужчина. Он похлопал Игната по плечу и рассмеялся. Они подошли к ограде, наблюдая за боем и посмеиваясь. Игнат заметил меня и махнул рукой. Я кивнула, мол, вижу. Вся толпа при виде этих мужчин подобралась, видно и есть высшие чины, которые были на военном совете. Они немного постояли и незнакомые мне мужчины ушли, а Игнат и Петро, подбадриваемые толпой, вышли в круг для сражения. Посмотрев, как они внимательно наблюдают друг за другом, и наносят друг другу ощутимые удары, я даже улыбнулась. Седина в бороду, бес в ребро.
Когда дружеский бой закончился, мужчины со смехом направились к реке, протекающей чуть дальше, за лагерем.
Конец этого дня прошел замечательно: тихо и по-домашнему весело. Посередине лагеря развели большой костер, вокруг него положили бревна, чтобы сидеть на них. Кто-то из бравых воинов принес гитару, и над ярким пламенем разнеслись красивые мужские голоса. Пели они о далеких возлюбленных, о доме, о смерти друзей, о том, чтобы в новом бою боги их пощадили. На ужин была запеченная в углях картошка и поджаренное сало, будто бы я оказалась в деревне с теткой, и мы снова ночуем в лесу и задабриваем Маруна.
– Сегодня грустный день, – подсаживаясь ко мне, говорит Игнат. – Сегодня мы потеряли отличных ребят. У нас так принято: смерть отмечать костром и песнями, чтобы они не ушли зря, и чтобы горе не убило в нас храбрость, – раздался дружный рев, вперед вышел светловолосый воин.
– Поднимите выше ваши чаши, братья, испейте сегодня нашу злость и горе до дна. Завтра мы отплатим нашим врагам за смерть друзей, – рыцари осушили кружки, Игнат тоже.
Над лагерем опять запели грустные песни. Костер горел все ярче, рыцари вели разговоры, поминали добрыми словами погибших и яростными – песчаников.
– Ты иди лучше, сегодня всю ночь будем гудеть и пить, а пьяный мужик хуже демона, – сказал мне Игнат. Я согласилась, задерживаться не стоит, и так уже глубокая ночь.
Встала и направилась к нашей палатке, оставив за спиной одно из самых великих и страшных зрелищ: поминки серебряных рыцарей.
***
Я проснулась раньше мужчин. Петро и Игнат храпели будь здоров, крепко спя. Выглянула на улицу: никого, только у самых границ стояли дозорные. Схватила полотенце, что мне дал Игнат, и быстро вышла из палатки, направившись к реке. Пока весь лагерь в плену пьяного сна, схожу помыться. Вчерашнего ведра с водой хватило только голову помыть, да слегка ополоснуться.
Река была небольшой и мелкой. Оглянувшись пару раз, я отошла чуть дальше от лагеря. Быстро разделась, потихоньку зашла в воду, привыкая к ее холоду. Потом ополоснула руки, лицо. Бодрит. Прошло совсем немного времени, а я уже одевалась и возвращалась назад. На губах расцвела улыбка, будто все плохое мне удалось смыть, хотя бы ненадолго.
В лагере все спали. Все-таки хорошо, что я вчера ушла раньше. Рыцарские попойки ничем не отличаются от деревенского праздника. На тренировочном поле был только один воин, видимо, выпивший меньше всех. Прошла к палатке, заглянула: рыцари спали. Эта картина даже умиляла бы, если бы не храп и стойкий запах перегара.
Пока они спали, я натаскала им воды, чтобы попили да умылись. Даже успела помочь приготовить завтрак на всю ораву. Игнат вышел первый, сказал, что ему стыдно, и больше такого я не увижу. Я кивнула и улыбнулась. Петро первым же делом отправился к реке, а после, придя в себя, съел две большие тарелки каши.
День прошел спокойно, в мелких заботах и делах. Меня пока оставили помощником повара. К вечеру руки болели от ножа, которым я почистила, наверное, больше сотни картошин, морковок и луковиц. От последних так вообще приходилось слезы каждую минуту вытирать. После завтрака и обеда, я мыла посуду с молодыми воинами, которые сегодня помогали на кухне.