Послесловие к подвигу
Шрифт:
«Нет, дудки! Не стоит так рано хоронить самого себя, Федор. Сделать попытку совершить побег при переезде в центральную Германию ты сможешь? Сможешь, Значит, это – раз. А если не удастся, то будешь и на территории Германии искать если не своих разведчиков, которых может там и не быть в эту лихую годину, когда все и вся подавлено там фашизмом, то коммунистическое подполье. Не может же быть, чтобы там не осталось стойких тельмановцев. Это – два. Наконец, завоевав доверие, бежать домой на фашистском самолете, – это три. Ну а если придется погибнуть, то погибать надо будет достойно и красиво, так, чтобы у фашистов, начиная с этого вылощенного Вернера Хольца, мурашки по телу прошли и последние волосы стали бы на дыбки. Стало быть, выше голову, Федя, земли советской сын! Докажи, что ты эпикуреец, но эпикуреец особый,
Утром пришел полковник Хольц, но уже не в штатском костюме, а в мундире полковника гитлеровской армии и, посмотрев на почти полностью опустошенную бутылку «мартеля», пораженно воскликнул:
– О-ля-ля! Судя по этому оскудевшему сосуду, у вас была ночь, полная философских раздумий.
– Вы неплохой психолог, Вернер, – с подчеркнуто дружелюбной улыбкой воскликнул раненый советский летчик. – Эпикур победил во мне все системы и ваших и наших философов, Считайте, что я даю согласие.
11
Прошло полгода. Коричневый приземистый «хорьх»– одна из лучших легковых машин третьего рейха – скользил по мокрому асфальту широкой и совершенно пустынной Унтер-ден-Линден. Сетка моросящего дождя висела над серыми кварталами Берлина, а весенний воздух был пропитан запахом гари, витавшим над мрачными остовами разбитых при бомбежке зданий.
Федор Нырко и полковник Хольц, откинувшись на кожаную спинку заднего сиденья, вели неторопливый разговор. На Федоре была форма офицера военно-воздушных сил, лишь без знаков различия, с нашитыми на парадный темно-синий френч позолоченными эмблемами фашистских люфтваффе. Отдернув занавеску, он всматривался в мелькавшие здания и редких пешеходов в блестящих прозрачных разноцветных плащах с высоко поднятыми над головами зонтиками. Многие несли в руках кошелки со скудным продовольственным пайком военного времени. В руках у чиновников всевозможных фашистских ведомств и канцелярий были коричневые и черные портфели из эрзац-кожи. На темных ноздреватых фронтонах домов висели лозунги, проклинающие до сих пор не уничтоженную Красную Армию, правительство Сталина и его союзников. Злое чувство радости грело Федора, но радость эту никак нельзя было сейчас проявлять. Слишком проницательным был его сосед, прикрывавшийся напускной невозмутимостью. Он и теперь угадал ход его мыслей.
– Любуетесь нашими руинами? – осведомился он сухо.
– Зачем же? – усмехнулся Федор. – Я же все-таки добровольно давал отпечатки пальцев и обязательство работать на новую Германию.
– Это верно, – теплее проговорил Хольц, и тотчас же озабоченно продолжил: – Имейте в виду, господин Нырко, визит, который мы сейчас должны с вами нанести, может сыграть большую роль в вашей судьбе. Высокое лицо, которое нас через несколько минут примет, терпеть не может низкопоклонства. Рекомендую держаться скромно, с достоинством и быть до конца правдивым.
– Постараюсь, – буркнул Федор.
Их долго вели по длинному коридору, и, судя по тому, с каким почтением козыряли Хольцу офицеры в форме люфтваффе, Федор подумал, что этого полковника секретной службы достаточно хорошо знают и в высших фашистских сферах.
У белых дверей с массивными золотыми вензелями их остановили два рослых эсэсовца. Хольца спросили, есть ли у него какое-либо оружие, а Федора быстро и бесцеремонно обыскали, такого вопроса не задавая. Потом один из них, коротко бросив: «Гут», – растворил обе половины двери, и они оказались в очень обширной приемной с двумя громоздкими столами, один из которых был пуст, а за другим сидел полковник с помятым красным лицом и опухшими веками. Небрежным кивком он указал Хольцу на другую дверь, и это означало: «Можете заходить». Следом за Хольцем, неслышно ступая по дорогому ворсистому красному ковру, Нырко долго пересекал огромный с высокими сводами и картинами в золоченых багетах кабинет, где фигура тучного коренастого человека, стоявшего над столом, уставленным десятками телефонных аппаратов, казалась случайной и явно затерянной. Не подавая ни одному из них руки, он лишь чуть-чуть склонил голову в полупоклоне, так, что даже светлые волосы не разметались над его широким лбом. От заданной улыбки вздрогнул увесистый подбородок этого человека, но голубоватые глаза остались холодными и настороженными. Человек был в охотничьей расстегнутой куртке и высоких, ладно сидевших на его толстых икрах сапогах. На подоконнике лежало ружье с переломленным стволом в роскошной серебряной оправе, а рядом стояли патроны. Очевидно, высокопоставленный хозяин этого кабинета куда-то собирался. Он оперся широкими пухлыми ладонями о край стола, и на пальцах сверкнули дорогие перстни. Холодные глаза цепко и заинтересованно рассматривали Нырко.
– Хольц, – сказал он, не глядя на полковника, – передайте вашему подопечному, что я все знаю о его судьбе. И спросите, известно ли ему, что в воздушном бою над Могилевом он сбил полковника Эриха Ратова?
Майор Нырко щелкнул каблуками и сказал: «Яволь!» Человек засунул пухлые руки в карманы охотничьей куртки и не то одобрительно, не то порицающе покачал головой.
Чем пристальнее всматривался в него Нырко, тем все больше и больше незнакомец ему кого-то напоминал. Но кого? На этот вопрос Федор ее мог ответить.
– Полковник Эрих Ратов был одним из моих самых любимых асов, – сказал незнакомец и вновь пристально посмотрел на Федора. – Однако это не означает, что я испытываю к вашему подопечному чувство ненависти. Мы, немцы, умеем уважать храброго врага. Передайте, что я приветствую его согласие воевать на стороне войск фюрера против англо-американских плутократов. Ваша же идея, Хольц, о создании особой эскадрильи для боевых действий против английских ВВС из русских пленных летчиков, заслуживающих доверие, достойна самой большой поддержки, и мы ее осуществим.
Человек в охотничьей куртке подал Хольцу руку, а Федору доброжелательно кивнул. И оба поняли: аудиенция закончилась.
12
Почти на самой окраине города в конце Франкфурт-аллее была небольшая неброская трехэтажная военная гостиница. Проживал в ней очень пестрый народ, никогда не стремившийся устанавливать друг с другом тесные знакомства. В небольшом ресторанчике, сидя за одними столиками и цедя кружку за кружкой янтарное пиво или проглатывая согревающий стаканчик доппель-кюммеля, постояльцы обменивались лишь самыми общими фразами, не обязывающими к установлению близких отношений. Майору Нырко был выделен скромно обставленный угловой номер с большим окном в виде фонаря, выходящего на людную улицу, по которой беспрерывно катили желтые трамваи.
После приема Федор и Хольц возвратились в этот номер. Федор с некоторым удивлением отметил в своем опекуне резкую перемену. Казалось, обычная ледяная выдержка покинула полковника. Его движения стали суетливыми, речь веселой. Потирая длинные белые ладони, Хольц фамильярно воскликнул:
– А что, дорогой господин Федор, не распить ли нам сегодня бутылочку чего-нибудь крепкого? Давайте-ка ваши продовольственные талоны на сегодняшний день, и я распоряжусь.
Вскоре на столе появилась дешевенькая скатерка, ловко накинутая кельнером, и на ней тарелки с сосисками и тушеной капустой, бутылка водки и рюмки. Федор вдруг вспомнил, кого напоминал ему тучный человек в охотничьей куртке, так уверенно чувствовавший себя в огромном кабинете с редкими полотнами на стенах. Он даже вздрогнул от неожиданной догадки, рожденной сходством с газетными фотоснимками.
– Скажите, Вернер, тот, кто нас сегодня принимал, это не Геринг?
Хольц кокетливо пожал плечами и с веселым смешком ответил:
– Не знаю, не знаю, честное слово, не знаю. Но это, право, не имеет решительно никакого значения. Важно другое. Важно, что тот, кто сегодня нас принимал, поддержал и благословил мою идею. – Серые глаза Хольца, словно в норы, ушли в глубокие глазницы, но и оттуда весело, а не бесцветно, как обычно, глядели на Федора.
– Знаете, кто вы есть для меня, господин Нырко? – спросил Хольц, сбиваясь от волнения на немецкий строй речи. – Вы есть для меня конек-горбунок из сказки вашего волшебного русского сказочника Ершова, и на вас я надеюсь поскакать далеко вперед по лестнице служебных должностей и чинов. Но и вам от этого плохо не будет, господин Нырко. Считайте, что и ваш вопрос решился во время этого визита. В начале будущей недели мы поедем в район Магдебурга в один из наших учебных центров, где вы будете зачислены на должность инструктора. Но, как вы и сами полагаете, чтобы учить других, вам сначала придется учиться самому.