Послесловие к подвигу
Шрифт:
– Это мне? – задохнулся от удивления мальчишка.
– Тебе, тебе, – быстро подтвердил Федор, – а теперь внимательно слушай, потому что у нас мало времени. Не исключено, что ты когда-нибудь после войны попадешь в Москву или какой-либо другой русский город, тогда подойти к первому человеку, который покажется тебе заслуживающим доверия, попроси его разыскать летчика Балашова и скажи ему, что майор Нырко ушел из жизни несломленным. У меня один шанс из тысячи, но больше довериться некому. Ты сможешь прийти на это место послезавтра и постоять от двенадцати до часу?
– Смогу, – твердо ответил мальчик.
– И еще одно, – спокойным приказным тоном договорил Нырко. – Сейчас я уйду и в двух шагах от тебя
17
Два «Мессершмитта-109», окрашенные в грязно-зеленый цвет, стояли на аэродроме рядом. На фюзеляже одного из них был нарисован желтый скрюченный удав, на другом – ничего. Машина с удавом принадлежала оберлейтенанту Золлингу, вторая была закреплена за майором Нырко. Утро было ясное и тихое. После вчерашнего нудного, мелко моросящего дождя небо сияло голубизной, блестки солнца играли на фонарях самолетов, на жгуче-зеленой низкой траве только-только просохли последние капли росы.
Приближаясь к самолетной стоянке, Федор определил, в какую сторону ему придется взлетать. Когда его самолет побежит по широкой бетонированной полосе, синеватый гребешок леса, ограничивающий аэродром с юга, останется слева, а справа будет Эльба и городок, где побывал он вчера. Затем, задержав взгляд на «мессершмиттах», Федор не к месту подумал о том, что на земле они вовсе не кажутся такими тонкими, как на воздухе. Под Москвой, когда он еще был в боевом строю, их называли не иначе, как «худыми», «осами», «тонкими». Под легким летным кобинезоном с многочисленными застежками-«молниями» он чувствовал свое тело упругим, налитым силой. Было легко и спокойно от сознания принятого решения, и если он о чем лишь и жалел, то только том, что полетит на «мессершмитте» без боекомплекта. У коричневого трехэтажного здания, где помещались штабы учебных подразделений, а на самом верхнем этаже командный пункт, на широких бетонных плитах с десяток солдат, вооруженных метлами, наводили чистоту. Красная пожарная машина стояла рядом и должна была, по-видимому, потом полить эти плиты. «Рановато ты приехала, – усмехнулся Федор, – несколько позднее в тебе появится иная необходимость». Федор перебирал в памяти свои воздушные бои. С различным настроением начинал он их на фронте. Иногда спокойно и даже лениво, как бы желая усыпить противника, иногда стремительно, а иной раз и с такой необузданной яростью, что не мог обойтись без досадных, а порою опасных для жизни просчетов. Сейчас им владела тихая спокойная радость и отрешенность от всего окружающего. Он думал теперь только о том, как взлетит, наберет высоту, как сделает первый разворот. По старой привычке планшетку с заложенной под целлулоид картой района полета он не стал надевать через плечо, как это делали летчики, а нес в руке, намотав на ладонь ремешок.
На стоянке озабоченно суетились авиамеханики, а обер-лейтенант Золлинг грозил им красным кулаком.
– Скоты негодные, – выругался он, ответив на приветствие. – Нырко, вы знаете, что произошло?
– Никак нет, – почтительно вытягиваясь, произнес Федор.
– На вашей машине выбивает масло, а они только сейчас спохватились. И это когда до вашего взлета меньше часа осталось! Если узнает об этом командир, разразится страшный скандал и мне несдобровать! Чего доброго, опять на Восточный фронт погонят. Послушайте, Нырко, – просительно заглянул ему в лицо Золлинг, – выручите из беды на этот раз. Я, разумеется, не имею права этого делать, но, как говорится, из двух бед выбирай наименьшую. Слетайте на моем самолете.
Федор даже вздрогнул от волнения. Не сразу взяв себя в руки, спросил:
– Но ведь он же у вас с боекомплектом и, стало быть, тяжелее в пилотировании.
Золлинг взял его за локоть, почтительно отвел в сторону, так, чтобы не слышали механики, заговорил:
– Это верно, что тяжелее, но, мой дорогой Федор, такой ас, как вы, и в этом случае справится с пилотажем. Ведь вы прекрасно знаете, они же умышленно оставляют вашу машину без боекомплекта, все боятся, что вы попытаетесь улизнуть к своим. Чудаки! Куда же отсюда можно улететь на «мессершмитте» с его радиусом действия. Фантастика. – Он внимательно поглядел на притихшего Нырко и, щуря и без того узкие глаза, спросил: – Ну так что? Идет?
– Чего не сделаешь ради дружбы, Вилли! – с напускной ворчливостью произнес Нырко. – По рукам!
– О-ля-ля! – воскликнул торжествующе обер-лейтенант. – Летите, а за мной дело не станет, В знак благодарности выставлю вечером коньяк.
– Нет, Вилли, – возразил с взволнованной приподнятостью Нырко. – Уж если кому и положено сегодня выставлять коньяк, так это мне. Скажу по большому секрету, полковник Хольц сообщил, что мне сегодня после этого праздника присвоят офицерское звание. И знаете что? Меня, возможно, уволокут на какой-нибудь банкет, а чтобы слово свое я сдержал, вот вам марки для расплаты. Закажите бутылку и, если даже меня с вами вечером не будет, выпейте за мое здоровье!
Золлинг с удовольствием принял от Нырко пачку смятых марок и сунул в свой карман. Он посмотрел на солдатские ботинки Федора из эрзац-кожи и, желая быть еще добрее, сказал:
– Между прочим, господин Федор, я узнал от верного человека, что во вторник в нашем магазине для офицеров-летчиков будут продаваться итальянские ботинки из настоящей кожи. Постараюсь добыть и для вас. Говорят, элегантные и такие крепкие, что до самой смерти хватит.
Федор вдруг звонко рассмеялся.
– Спасибо, Вилли, вы настоящий друг. Но мне и этих ботинок до самой смерти хватит.
Обер-лейтенант не успел ничего ответить. Оба увидели, как поперек всего летного поля к ним несется бежевый «мерседес-бенц». Шофер лихо затормозил у самой самолетной стоянки. Распахнулась дверца, из машины молодцевато выпрыгнул высокий худой Хольц в хорошо пригнанной парадной форме, Дружески схватил майора Нырко за плечи и крепко встряхнул:
– Я рад, что у вас такой чудесный бравый вид, господин Нырко. Надеюсь, что с завтрашнего дня я буду говорить вам уже не господин Нырко, а капитан Нырко. Высокие гости уже прибыли. Вы видели, как заполнена трибуна?
Федор обратил свой взгляд на здание штаба, увидел, как развевается над тентом большой флаг со свастикой, как в белых халатиках снуют официанты с подносами, на которых бутылки с лимонадом и пивом, увидел густо заполненные ряды скамеек, потом опустил глаза ниже, отметил с десяток синих, коричневых и черных «оппелей», «хорхов» и «мерседесов» у входа в штаб, замерших на тех самых бетонных плитах, с которых совсем недавно фашистские солдаты сметали пыль.
– Вижу, – ответил он громко.
– Вот и хорошо, – отозвался Хольц. – Я надеюсь, вы покажете сегодня пилотаж, достойныйтакого аса, как вы!
– Покажу, дорогой Вернер, – фамильярно произнес Нырко. Хольц внимательно вгляделся в его успевшее загореть лицо, остался доволен сверкающими глазами, А Федор закончил: – Обязательно покажу самый лучший пилотаж в своей жизни. А вечером выпьем коньяк по этому поводу!
Вернер прикоснулся пальцами к козырьку своей форменной фуражки с высокой тульей, так, словно это была шляпа.
– О! – воскликнул он одобрительно. – Я вижу, в вас опять просыпается настоящий эпикуреец. Имейте в виду, выруливаете после второй зеленой ракеты, взлет после третьей. Все команды, разумеется, будут продублированы и по радио. Желаю успеха! Хайль фюрер! – И он высоко выбросил вперед правую руку.