Посмертные записки Пиквикского клуба

Диккенс Чарльз

– Потому, сэр, – ответил мистер Уинкль, успевший обдумать ответ, – потому, сэр, что вы мне сказали, будто тот невоспитанный и пьяный субъект был одет во фрак, который я не только имею честь носить, но и сам изобрел, предложив его для членов Пиквикского клуба в Лондоне. Я считаю своим долгом защищать честь мундира – вот почему я без всяких объяснений принял вызов.

– Уважаемый сэр, – сказал маленький доктор, подходя и протягивая руку, – я высоко ценю вашу храбрость. И позвольте мне сказать, сэр, что я восхищен вашим поведением и крайне сожалею, что напрасно потревожил вас, пригласив сюда.

– О, не стоит говорить об этом, сэр! – воскликнул мистер Уинкль.

– Я польщен знакомством с вами, сэр, – продолжал маленький доктор.

– Мне доставляет величайшее наслаждение познакомиться с вами, сэр, – отвечал мистер Уинкль.

Тут доктор и мистер Уинкль пожали друг другу руку, затем мистер Уинкль пожал руку лейтенанту Теплтону (секунданту доктора), затем мистер Уинкль пожал руку джентльмену со стулом, и, наконец, мистер Уинкль пожал руку мистеру Снодграссу. Сей последний джентльмен был восхищен геройским поведением своего доблестного друга.

– Теперь, мне кажется, мы можем разойтись, – сказал лейтенант Теплтон.

– Разумеется, – согласился доктор.

– Если мистер Уинкль, – вставил джентльмен со стулом, – не считает себя оскорбленным вызовом; в противном случае, я думаю, он имеет право на удовлетворение.

Мистер Уинкль самоотверженно заявил, что считает себя полностью удовлетворенным.

– А может быть, секундант мистера Уинкля почитает себя обиженным моими замечаниями, сделанными в начале нашей встречи, – в таком случае я буду счастлив дать ему немедленно удовлетворение, – заключил джентльмен со стулом.

Мистер Снодграсс поспешил признать, что крайне обязан джентльмену за столь любезное предложение, которое должен, однако, отклонить, ибо совершенно удовлетворен всем происшедшим. Секунданты заперли свои ящики, и вся компания, покидая место поединка, была более оживлена, чем в момент прибытия сюда.

– Вы предполагаете долго прожить здесь? – спросил доктор Слеммер мистера Уинкля, когда они дружески двинулись вместе в путь.

– Думаю, уедем послезавтра, – последовал ответ.

– Вы и ваш друг доставили бы мне большое удовольствие, если бы посетили меня, и мы провели бы приятный вечерок после этой досадной ошибки. Сегодня вечером вы свободны? – спросил маленький доктор.

– У нас здесь есть друзья, – ответил мистер Уинкль, – и мне бы не хотелось расставаться с ними на вечер. Может быть, вы со своим другом присоединитесь к нам в «Быке»?

– Охотно! – согласился тот. – Не будет ли слишком поздно, если часов в десять мы зайдем на полчасика?

– Что вы! Конечно нет! Я буду счастлив познакомить вас с моими друзьями, мистером Пиквиком и мистером Тапменом.

– Вы меня крайне обяжете, – сказал доктор, нимало не подозревая, кто такой мистер Тапмен.

– Значит, вы придете? – спросил мистер Снодграсс.

– Непременно!

Тем временем они вышли на большую дорогу, обменялись сердечными приветствиями, и компания разделилась. Доктор Слеммер с друзьями направился к казармам, а мистер Уинкль, в сопровождении своего друга, мистера Снодграсса, возвратился в гостиницу.

ГЛАВА III.

Новое знакомство. Рассказ странствующего актера. Досадная помеха и неприятная встреча

У мистера Пиквика возникли некоторые опасения, вызванные необычным отсутствием двух его друзей, чье таинственное поведение в течение целого утра отнюдь не давало повода к уменьшению его тревоги. Тем с большей радостью встал он, чтобы поздороваться с ними, когда они вошли, и тем с большим интересом осведомился, что могло их задержать. В ответ на его вопросы мистер Снодграсс собрался дать исторический обзор событий, только что изложенных, как вдруг запнулся, заметив, что здесь присутствуют не только мистер Тапмен и вчерашний их товарищ по пассажирской карете, но еще какой-то незнакомец, не менее странного вида. Это был изможденный человек с желтоватым лицом и глубоко запавшими глазами, которые казались еще более странными, чем создала их природа, благодаря прямым черным волосам, ниспадавшим ему на лицо. Глаза у него отличались почти неестественным блеском и пронзительной остротою, скулы торчали, а челюсти выдавались так, что наблюдатель мог бы предположить, будто каким-то сокращением мускулов он вдруг втянул щеки, если бы полуоткрытый рот и неподвижная физиономия не свидетельствовали о том, что такова была обычная его внешность. Шею он обмотал зеленым шарфом, длинные концы которого спускались ему на грудь и виднелись сквозь обтрепанные петли старого жилета. Верхней одеждой служил ему длинный черный сюртук, под которым были широкие темные панталоны и высокие сапоги, быстро приближавшиеся к стадии полного разрушения.

На этом странном субъекте остановился взгляд мистера Уинкля, и на него указал рукой мистер Пиквик, проговорив:

– Друг нашего друга. Сегодня утром мы узнали, что наш Друг связан со здешним театром, хотя и не имеет желания доводить это до всеобщего сведения, а этот джентльмен является представителем той же профессии. Когда вы вошли, он как раз собирался развлечь нас связанным с нею небольшим рассказом.

– Масса рассказов, – сказал вчерашний незнакомец в зеленом фраке, приближаясь к мистеру Уинклю и говоря тихо и конфиденциально. – Чудак – выполняет тяжелую работу – не актер – странный человек – всякие бедствия – «мрачный Джимми» – мы так его называем.

Мистер Уинкль и мистер Снодграсс вежливо приветствовали джентльмена, носившего изысканное прозвище «мрачный Джимми», и по примеру остальной компании заказали грот и уселись за стол.

– А теперь, сэр, – сказал мистер Пиквик, – не угодно ли вам будет приступить к обещанному повествованию?

Мрачный субъект вынул из кармана грязную свернутую в трубку рукопись и, обращаясь к мистеру Снодграссу, который только что извлек свою записную книжку, произнес глухим голосом, вполне соответствовавшим его внешности:

– Вы – поэт?

– Я... я... до некоторой степени, – ответил мистер Снодграсс, слегка смущенный неожиданным вопросом.

– А! Для жизни поэзия – то же, что музыка и свет для сцены; у одной отнимите мишурные ее украшения, у другой – ее иллюзии, и останется ли хоть что-нибудь ценное в жизни и на сцене, ради чего стоило бы жить и волноваться?

– Совершенно верно, сэр! – отозвался мистер Снодграсс.

– Находиться перед рампой, – продолжал мрачный субъект, – то же, что присутствовать на приеме при дворе и восхищаться шелковыми платьями пестрой толпы; находиться за рампой – значит превратиться в тех, кто создает это великолепие, – заброшенных и никому неведомых, – тех, кому предоставляется право по произволу судьбы утонуть или выплыть, умереть с голоду или жить.

– Верно! – произнес мистер Снодграсс, ибо ввалившиеся глаза мрачного субъекта устремлены были на него, и он почитал нужным что-нибудь сказать.

– Начинайте, Джимми, – сказал испанский путешественник, – как черноокая Сьюзен [26] – весь в Даунсе – нечего каркать – выскажитесь – смотрите веселей.

– Не приготовите ли вы себе еще стакан, сэр, прежде чем начать? – предложил мистер Пиквик.

Мрачный субъект последовал совету и, смешав в стакане бренди с водою, выпил не спеша половину, развернул рукопись и начал излагать, то читая, то рассказывая, нижеследующее происшествие, сообщение о котором мы находим в протоколах клуба под названием «Рассказ странствующего актера».

26

Черноокая Сьюзен – героиня баллады Джона Гея (XVIII век), автора известной «Оперы нищего».