Посмертный бенефис
Шрифт:
— И через месячишко старый рыбак из Ольяо будет очень удивлен, обнаружив в сетях среди сопливых сардин разбухшее тело сорокалетнего мужика без документов, — закончил я его мысль.
Божко поморщился, сложил ладони в замок и, втянув голову в плечи, возразил:
— Алекс, — он решил называть меня так, — ситуация, в которую мы оба себя загнали, обязывает нас верить друг другу. Не скрою, мне хотелось бы застраховаться. Нет человека, как говорил генералиссимус, — нет проблемы. Я думал об этом. Но пришел к выводу, что в данном случае лучше договориться. Ты — крепкий
Таких противников лучше не убивать, а привлекать на свою сторону. Конечно, я не надеюсь, что уговорю тебя сотрудничать, но хотя бы не вмешиваться — почему бы и нет? Подчеркиваю, никаких гарантий я от тебя не жду, достаточно твоего слова.
— У тебя все? — спросил я после короткой паузы. Интересно, играл он в «Зарницу» в пионерском возрасте? Если нет, то он меня не поймет… — Теперь слушай меня. Сейчас мы поедем в аэропорт, и там ты выберешь, что тебя больше устроит. Или мы летим в Севилью, и я сдаю тебя в местное отделение Интерпола, или — в Москву. Там тебе придется пообщаться с людьми, у которых накопилось к тебе много вопросов. Другие предложения, как бы заманчиво они ни звучали, для меня, увы, неприемлемы.
Во время моего короткого монолога Божко побледнел, напрягся. Вместе с шезлонгом придвинулся ближе к столу и бросил быстрый взгляд на парня. Парень опустил ресницы и незаметно, как ему казалось, сунул руку в карман.
Дальнейшее зависело целиком от моей реакции. Я упал на бок, успев ногой толкнуть подлокотник божковского шезлонга, Уже падая, услышал негромкий хлопок. В спинке моего стула образовалось внушительное отверстие. Стрелял я на поражение, из-под стола. Голова парня дернулась, шезлонг покачнулся — и парень медленно, точно при замедленной съемке, скатился в бассейн.
Божко стоял на коленях по другую сторону стола. Стоял, сжимая обеими руками рукоять чудовищных размеров пистолета, выхваченного из-под портрета Владимира Вольфовича. Мое тело спружинило, казалось, раньше, чем мозг успел осознать происходящее. Перекатываясь влево, я успел заметить фонтанчик земли, вырванный из газона выстрелом божковской ручной мортиры.
Не могу вспомнить, как ни пытаюсь: хотел ли я в него стрелять, или палец на миг вышел из повиновения?
Но факт остается фактом: с этого мгновения говорить о Кирилле Божко и Энтони Гринфилде можно было только в прошедшем времени. Он ушел из жизни, с удивлением глядя на яркое греческое солнце и голубое небо, в котором отражалась вся синева Эгейского моря; а редкие жиденькие облака выглядели островками, описанными гениальным Гомером еще три с половиной тысячи лет назад. Или наоборот? В море отражалось небо? На что же он тогда смотрел? Чему так удивлялся?
Не знаю, сколько времени я просидел, тупо глядя на высокий лоб человека, который мог бы стать, наверное, крупным философом (где ты, Ломброзо?), если бы, как говорят в Одессе, не серьезные дела…
Я чувствовал себя настолько опустошенным, что, кажется, перестал ориентироваться во времени и пространстве. Вернул меня к действительности только сигнал клаксона, раздавшийся с улицы. Я вскочил на ноги, осмотрелся — и все стало на свои места. Пора рвать отсюда, пока не поздно. Клаксон — это, наверное, головорезы Божко вернулись из аэропорта. Значит, мне уже можно туда.
ЭПИЛОГ
Весна 1997 года. Алгарве, Португалия
Боевой слон простреливал все поле боя, а конница, затаившись за центральным пешечным редутом, готова была по первой команде атаковать с флангов бастион белого короля.
Идальго молчал уже несколько минут, пытаясь найти выход из ситуации, в которую сам себя загнал. Выхода не было. Позиция белых — безнадежна, и до полного разгрома оставались считанные ходы.
Идальго — невысокий, стройный, изящный, как тореадор, — окинул доску взглядом затравленного зверя, вытер лицо полотенцем и отвернулся, утратив к шахматам всякий интерес.
— Не пойму я одного… — Он смотрел на бассейн и говорил таким равнодушным тоном, что сразу становилось ясно: разговор очень важен для него. — Что могло заставить Сашу-киллера убить Божко? Во-первых, они были едва знакомы. Во-вторых, отношения «заказчик — исполнитель» тоже кое-что значат. Кто же режет курицу, несущую золотые яйца? В-третьих, наконец, он не мог не осознавать последствий…
— Спроси у босса. — Сармат кивнул на Деда, дремлющего в шезлонге на самом солнцепеке. Лицо его было прикрыто дурацкой соломенной шляпой. — Дед все знает.
— Этого даже он не может знать, — усмехнулся Идальго. — Может только догадываться.
— Догадливость — следствие высокой информированности, — пожал плечами Сармат и вопросительно посмотрел на шахматную доску.
— Сдаюсь, — махнул рукой Идальго. — Объясни мне простую вещь: ты представляешь, из какого положения ему пришлось стрелять? Лежа, кувыркаясь, уворачиваясь от пуль… Да еще навскидку. Он ведь стрелял не первым… Тоже, кстати, загадка: бандит, стреляющий вторым… Два выстрела — две аккуратные дырочки в двух лбах. Не бандит, а прямо Робин Гуд какой-то! Не молчи, Сармат! Расскажи мне, где это в России готовят киллеров по такой программе?
Сармат вновь пожал плечами. Промолчал.
— Что-то вы, молодежь, все время о покойниках? — с меланхоличным видом заметил Дед, в двух шагах от столика делающий нечто вроде зарядки. — Посмотрите на солнышко. Море, опять же, рядом…
— Согласитесь, генерал, — не унимался Идальго, — во всей этой истории одна странность громоздится на другую. Саша, — предположим, что это он, — убивает Божко чуть ли не на глазах у его охраны — и спокойно возвращается на свою виллу, даже не пытаясь скрыться. Я допускаю, что он — не Спиноза. Но ведь — и не дурак, верно?
Не дождавшись ответа, Идальго продолжал:
— В результате мы имеем то, что имеем: два трупа, Саши и его пассии. Девчонка, бедняжка, оказалась в неподходящее время в неподходящем месте. А Саша — что, спокойно ждал, когда божковские волки приедут и отрежут ему голову? Не вяжется, согласитесь…
— У вас есть другая версия происшедшего? — Дед висел на детском турнике, поджав ноги. — Не догадка, — их у каждого полно, — а стройная, вполне доказательная версия?