Посмотри и вернись
Шрифт:
– Но тогда получается, что стремиться к более высоким молитвам грешно? Ведь кроме обычной устной молитвы есть еще молитва умная, сердечная, умно-сердечная, наконец, духовная. Как же относиться к этим «продвинутым» молитвам, неужели вырабатывать в себе нежелание их обрести ради собственного смирения? Что-то не пойму…
Татьяна весело рассмеялась в ответ.
– Ну, судите сами. Когда руководитель дает подчиненному задание, то долг подчиненного – выполнить это задание. Руководитель в силу известных ему причин может дать и более ответственное задание тому или иному сотруднику, наделить такого сотрудника дополнительными ресурсами и полномочиями. Но и в этом случае долг сотрудника заключается снова в выполнении
Тут я вспомнил, что «верный в малом будет верным и в большом», и снова замолчал. По жизни мне не раз приходилось убеждаться в том, что мечты о больших делах часто оборачиваются ленью делать даже малое. Те же люди, которые прилежно занимаются малыми делами и не гордятся, часто впоследствии оказываются способнее тех, кто мнит себя особо одаренным. Татьяна ясно объяснила, почему так происходит. Несмирение, как следовало из ее слов, всегда приводит к разрыву между тем, чего человек желает достичь, и тем, что он действительно способен сделать. В результате оставляется то, что можно было бы сделать неплохо, ради того, что, в сущности, никогда не получится таким, каким замышляется. Напротив, смиренные люди обыкновенно и занимаются теми делами, к которым их Бог призвал, и потому более успешны в самом обычном смысле – больше успевают сделать. А с помощью Божией обретают и некоторые важные способности. Например, умение вести дела.
– Я слышал, что вы часто молитесь за больных и они выздоравливают? – я впервые заговорил о деятельности Татьяны на селе.
– Это как Бог дает, – коротко ответила Татьяна. И неожиданно предложила: – Не хотите ли пойти сегодня вечером со мной помолиться о выздоровлении дяди Коли? Он с утра лежит с высокой температурой.
Дядю Колю я знал. Этот добрый человек был очень услужлив и на любой самый мелкий вопрос любил давать обстоятельный ответ. Жил он на другом конце села примерно в километре от моего домика. Я согласился, и мы договорились встретиться около восьми вечера у дома больного.
Остаток дня пролетел быстро, и вот мы с Татьяной находимся в комнате дяди Коли. Одного взгляда на больного было достаточно, чтобы понять, что ему плохо. Осунувшееся лицо, бледный, в испарине лоб, страдальчески сжатые губы – признаки болезни были налицо. Увидев Татьяну, он слабо улыбнулся и тут же от слабости прикрыл глаза.
Татьяна не мешкая приступила к делу. Она достала из своей сумки подсвечник и зажгла свечу. Затем взяла видавший виды молитвослов и, осеняя себя крестным знамением, произнесла: «Молитвами святых отец наших…» Я встал поодаль от нее у двери и приготовился слушать и наблюдать (не забывая, впрочем, и о молитве Иисусовой, которую Татьяна велела мне мысленно читать).
Татьяна читала обычные молитвы, затем перешла к канону за болящего. Ее тихий голос звучал ровно, а слова молитв она произносила очень отчетливо. «Никакой экзальтации», – мелькнуло у меня в голове. И в самом деле, все было как-то буднично. Дядя Коля тяжело дышал и вроде бы забылся. Татьяна сосредоточенно молилась, изредка бросая взгляд на больного. Мое внимание рассеялось, и я стал прислушиваться, как шумел ветер в листве за окном, а взглядом зачем-то следил за мухой, ползавшей по стене.
Прошло довольно много времени, потому что за каноном Татьяна прочитал акафист и еще ряд молитв. Наконец, она отложила молитвослов, и я подумал, что сейчас последует краткое прошение о выздоровлении и молитва закончится. Но я ошибся.
Татьяна опустилась на колени и стала просить Бога словами какой-то неизвестной мне молитвы (скорее всего, это была ее собственная молитва). Она стала
Уже наступили сумерки, когда Татьяна произнесла: «Да будет воля Твоя», и встала с колен. Она дала мне знак, что молитва окончена и мы можем уходить. Больной спал. Мы молча вышли на улицу и, попрощавшись, расстались.
Когда на следующее утро я проснулся, за окном нескончаемым потоком лил дождь. Естественно, что первой мыслью было: «Что с дядей Колей?». Лишь к обеду дождь прекратился, и я отправился к сельскому магазину, где обыкновенно и узнавались все новости. Как мне удалось узнать от продавца, дяде Коле стало заметно лучше, и он уже встает пить чай. Эта новость весьма обрадовала меня, и я вернулся домой в хорошем настроении.
Для меня было очевидно, что Татьяна обладает даром целительной молитвы. Этот дар не проявлялся в каких-то особенных молитвах или «энергетических» явлениях. Повторяю, все было просто, буднично, узнаваемо. Молитвы из молитвослова, которые мне хорошо были известны, акафист, который и сам я частенько читал, – вот чем «вооружалась» Татьяна. Она даже не читала молитв нараспев, как читают их в храме, а произносила слова с обычной интонацией.
И все, в какой-то момент кажущаяся рутинность ее молитвы исчезла. Именно в тот момент, когда мое внимание ослабело и ум начал блуждать на земных предметах, Татьяна как будто открыла дверь и вошла в какой-то другой мир. Она словно оставила немощь повседневности, в которой все мы молимся не так горячо и сострадаем не так сильно, сердце ее раскрылось и, приняв боль за больного, воспарило к Богу. Раньше мне не приходилось видеть, как Бога умоляют помочь так настойчиво и как плачут о других с такой неподдельной скорбью.
И тут я понял. Чудесность ее молитвы заключалась в той исключительной искренности, с какой она молилась, в том горячем желании облегчить страдания больного, которое у нее было. Она вступала в океан молитвы, и земной берег с его сомнениями и нерешительностью оставался позади нее. Татьяна жила в эти минуты сильной верой и надеждой, что в ее немощи и немощи больного совершится сила Господа. Что Бог даст ей нужную молитву, а больному – исцеление.
В этом Татьяна сильно отличалась от меня, и, безусловно, в лучшую сторону. Перебирая в памяти случаи, когда я молился за больных, я не мог припомнить ни одного случая подобной молитвы. Конечно, и мне хотелось помочь молитвой больным, и я это делал. Но делал всего лишь аккуратно, да и не очень долго. Не знаю, уместны ли в духовной области такие сравнения, но разница между мной и Татьяной была примерно такой же, как между ремесленником и художником.
Всю вторую половину дня я пребывал в подобных мыслях. И чем больше задумывался, тем сильнее хотел увидеть Татьяну и попросить научить ее молитве. Или, по крайней мере, объяснить, как к такой молитве приходят. Но Татьяна снова уехала на несколько дней в город, и мне пришлось отложить свое желание.
Бесцельно побродив по изумительным окрестным лугам, я решил навестить дядю Колю. Он встретил меня радушно, был хотя и бледен, но все же бодр. После обычных расспросов о здоровье разговор сам собой перешел на героиню моего рассказа. Я задал несколько наводящих вопросов и получил в ответ довольно связную историю о Татьяне.