Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума. Марш экклезиастов
Шрифт:
– За что?
– Я узнала ее мужа! Он на самом деле никакой не Локи! Он – Ешитекей!
– Эшигедэй? – попробовал уточнить я, но женщина замахала на меня руками:
– Не говорите вслух! Он услышит!
– А тебя, значит, не услышит?
– Но я же молчу.
Я тоже замолчал – в короткой оторопи.
– Это я понял… Скажи-ка мне лучше вот что…
Она стремительно закивала:
– Да-да. Змей вовсе не соблазнял Еву. Это придумали потом, в оправдание всему. Змей укусил ее, и она умерла. И Адам упросил богов пустить его в Аид, чтобы найти ее там среди теней. Но ему запретили оборачиваться, когда он поведет Еву наружу! Ева вскрикнула, когда наступила на горящий уголь, и Адам бросился к ней… это было перед самым выходом из Аида, там все медленно и жарко тлело, и раскаленные края прохода светились впереди багрово – и виден был сквозь него райский сад. Но нет –
ГЛАВА 18
Минут через двадцать доктор уже не казался мертвецом. Он порозовел, губы увлажнились, дыхание стало ровным. Время от времени на щеке дергалась какая-то жилка.
Ираида молча сидела возле него, держа за руку. Дед Григорий молча постоял рядом, легонько потрепал ее по затылку и отошел к брату – погутарить.
Между тем Коломиец метался внутри себя, как зверь, обманом запертый в клетке. Как профессионал он знал, что «на спецоперациях чем дольше ждут, тем дольше потом живут в раю. Дж. Ле Карре» – такой плакатик висел в его кабинете. Подобными изречениями, вначале исполненными от руки плакатными перьями, потом – заделанными под трафарет, а в последнее время вылезшими из темной щели дорогущего цветного принтера (Коломиец попытался вспомнить, использовался ли принтер для других целей, и – не смог…), снабжал агентство его зам Всеслав Пак, московский полукореец, давний и верный помощник… предатель. С его подачи все и произошло.
Да… Весь этот безумный вечер – сначала успокаивая и просто удерживая буйно сходивших с ума старушек, потом – обнимаясь с братом, упавшим, как снег на голову, потом – в тяжелом, тревожном, вязком ожидании непонятно чего – Коломиец не переставал думать о событиях сегодняшнего позднего утра, уже безумно далеких, но все еще очень болезненных… и чем больше он думал, тем вернее приходил к выводу, что дело нечисто.
Никаких конкретных зацепок. Что-то в интонациях. В тягостном недоумении, которое иногда прорезывалось у того же Пака. В чем-то еще.
Но без Криса не разобраться, наверное…
У Криса же голова сейчас забита совсем другим. Не стоит отвлекать. Вон, сидит, слушает…
ИЗ ЗАПИСОК ДОКТОРА ИВАНА СТРЕЛЬЦОВА
Сфинкс был толстенной бабищей лет шестидесяти, одетой в какие-то идиотские жестяные доспехи. Она восседала на каменном троне, держа в правой руке здоровенный мушкет, а по левую руку от нее молча стоял лев.
– Ван, сын Стрельца? – мутно ощерилась она на меня. – Наслышана о твоих подвигах… И что дальше?
– Я хочу вернуться на свою тропу. Мне надоело здесь.
– Хе-хе-хе-хе-хе… Может быть, я пропущу тебя, козлик. А может, и нет. Давай поиграем?
– Ты будешь убегать, а я догонять?
– Ты будешь догонять, если будешь догонять. А если в натуре не догоняешь, то и убегать бесполезно. Начнем?
Не дожидаясь моего ответа, она легонько стукнула прикладом мушкета по каменному основанию трона. Звук был гулкий.
– У кого из живущих лиц больше, чем у Януса? – провозгласила она громко и торжественно.
– У сторожа, – сказал я.
– Ты знал… – Она скривилась обиженно. – Ладно. Еще одна загадка. Зимой и летом одним цветом!
– Забор. Корова. Портвейн.
– А вот и не угадал!
– Говно, – продолжил я логический ряд.
Она опять расстроилась. Потом попыталась хлюздить, но я это пресек – и, что характерно, лев посмотрел на меня одобрительно и даже подмигнул.
– Ну, все! – наконец провозгласила она. – Последняя загадка. Угадываешь – идешь, куда хочешь. Нет – остаешься, остаешься, остаешься… – она почти не двигалась, но при этом как-то ухитрилась потереть ручки. – Оно никогда не кончается, его всегда не хватает; его нельзя родить, его легко убить; где его много, оно стоит, где мало – несется вскачь; его часто крадут, но никогда не возвращают украденное…
– Время, – сказал я.
– Да, время… – Она кивнула, а глаза ее неожиданно погрустнели и похорошели. – Время. Жаль, ты дослушал только до середины. Нетерпеливый… Что ж. Иди. Путь свободен.
Просить, чтобы она продолжала, было бессмысленно…
– Могу теперь я спросить, мудрая?
– Как хочешь.
– Почему две змеи обвивают посох? Две, а не одна? И почему смотрят в разные стороны?
– На самом деле ты хотел спросить не это, и потому нет смысла отвечать… Ступай. Когда поймешь, что ты хотел спросить, я встречусь тебе. Но это будет только однажды…
Антон Григорьевич рассказывал, словно диктовал то ли доклад, то ли протокол: сухо, точно, емко. Знаком был с этим делом.
…Именно «ОКБ-9бис» – возможно, на пару с кем-то еще; вождь не доверял никому и всегда использовал перекрестные проверки – получил доступ к огромным наработкам «Аненэрбе» в деле модификации личности: в частности, к утаенному от Нюрнбергского трибунала архиву малоизвестной «Организации Айскопфа». Организация эта формально подчинялась рейхсминистерству народного просвещения и пропаганды и имела, помимо всего прочего, небольшой детский концентрационный лагерь под Яблоницей, что неподалеку от Братиславы. Однако доктор Геббельс, скорее всего, обеспечивал лишь «крышу» этому странному предприятию…
Всего через год Антону Григорьевичу удалось воспроизвести многие достижения немецких коллег: в частности, нехирургическим путем отключать на длительное время участки коры головного мозга, простыми светозвуковыми механизмами вызывать тотальную дезориентацию человека в пространстве, времени и собственной личности, стирать оперативную память и вводить ложные воспоминания. Кроме того, внося в партитуры и записи популярных музыкальных произведений (увертюры к «Хованщине» Мусоргского, арий князя Игоря и Кончака, «Половецких плясок» и нескольких других фрагментов из оперы Бородина, «Наталки-полтавки» Лысенко, «Полонеза» Огинского, кое-каких песен в исполнении Бунчикова и Нечаева…) некоторые тщательно выверенные искажения, удавалось подсознательно внушать слушателям те или иные ЭПС (эмоционально-поведенческие схемы): тревогу, тихую радость существования, бдительность, трудовой энтузиазм… С начала сорок седьмого года эти произведения транслировались регулярно, способствуя налаживанию мирной жизни. Но, как оказалось, далеко не все желали этого. Так, например, опера Вано Мурадели «Великая дружба» оказалась настоящей адской машиной! Антон Григорьевич просто не мог поверить, что знаменитый заслуженный композитор способен был сам составить такой коварный план: скорый распад СССР и создание на его обломках Великой Грузии, включающей в себя республики Закавказья, Северный Кавказ, Черноморское побережье до Одессы включительно, Кубань, Дон, Астраханскую область… Композитор, ознакомившись с данными экспертизы, чуть не предался Кондратию, а оклемавшись, вспомнил, что многие из ПИ («повелительные интенции» – так именовались характерно действующие звукосочетания) были нечувствительно навязаны ему слепым шарманщиком, буквально каждое утро играющим под окнами. На поимку шарманщика были брошены немалые силы, но его и след простыл. Свидетели утверждали, что был он худ и, скорее всего, татарин.
Оперу, само собой, «директивные органы» тут же запретили специальным постановлением, а в секретном протоколе, доведенном до сведения руководства Союза композиторов под роспись, добавили, что две ноты: ми-диез и до-бемоль – при написании новых произведений использовать запрещается категорически; Главлит обязан был теперь следить еще и за этим…
Три следующих года прошли весело и плодотворно: уже практически была готова к реализации новая система подготовки офицерских кадров, в которой главный упор делался на разветвленную сеть военных санаториев с обязательным лечением электросном – в действительности же это были краткие, но весьма насыщенные гипнопедические курсы адекватно русифицированного «бусидо», самурайского кодекса; начинался век телевидения, и Антон Григорьевич много внимания уделял созданию ПИ для визуального восприятия; кроме того, он широко экспериментировал с растительными алкалоидами, вызывающими расщепление восприятия, и слаботочными микроволновыми эжекторами, пытаясь создать полностью управляемые галлюцинации. Эти опыты удались лишь частично и дали не вполне объяснимый результат: добровольцы, использовавшие для «расщепления» смесь экстрактов грибов Boletus luridus Schaff, Boletus lupines Gaffe и Boletus Satanas Lenz, после облучения микроволнами зоны правополушарного гиппокампа обрели устойчивую склонность к ночному образу жизни, поеданию сырого мяса и длительному быстрому бегу на четвереньках. Если днем они находились в несколько заторможенном, но вполне адекватном и управляемом состоянии, то с наступлением темноты рвались в лес, сбивались в стаю и травили зайцев, которых на полигоне было видимо-невидимо. Эффект не исчезал со временем, а лишь усугублялся – и, что хуже всего, начинал передаваться контрольной группе, грибков не пробовавшей и излучения не принимавшей. Это было поразительнее всего. Кончилось тем, что полтора десятка участников эксперимента сбежали с территории полигона и скрылись в лесах…