Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой
Шрифт:
Это невозможно читать без улыбки! Валя и Катрановский надеялись соединить две совершенно разные “модели” поведения женщин в обстоятельствах того времени. Первая модель – “тургеневская” – это женитьба Аркадия Кирсанова на младшей сестре Одинцовой Кате, с тем чтобы, образно выражаясь, жить с ней долго и счастливо и умереть в один день. Вторая, “чернышевская” модель – это женитьба Лопухова на Вере Павловне, с тем чтобы ее “освободить”, а затем дать возможность выбрать мужчину по своему вкусу. Таким мужчиной стал не Лопухов, а Кирсанов.
Чернышевский, конечно, не случайно дает герою ту же фамилию, что и Тургенев. Вера Павловна нашла своего Кирсанова. Но, в отличие от тургеневской Кати, она сделала этот выбор свободно и сознательно, прежде пожив
Не может быть никакого сомнения, что Катрановский если и не читал “Что делать?”, то слышал об этом романе. Трудно представить, чтобы студент, знакомый с работами Макса Нордау, не знал романа, который был “катехизисом” русского студенчества второй половины XIX столетия. Этим романом зачитывались молодые Владимир Ульянов (Ленин) и Владимир Маяковский, при том что разница в их возрасте была больше 20 лет. Об осведомленности же студентов ярославского Демидовского лицея можно судить по тому факту, что это они в свое время познакомили молодого Алексея Пешкова (Горького) со взглядами Ницше.
Но сестры Дьяконовы этого романа не читали. Причем, зная развитый эстетический вкус Лизы и ее представления о нравственной чистоте, можно представить себе, с каким чувством она читала бы этот роман. Он бы ей не понравился!
Что касается Вали, наивность ее представлений о замужестве и мужчинах изумила даже Лизу.
Сестра сказала мне, что ей едва ли придется поступить на курсы, потому что В* будет ее мужем. Так как я была убеждена, что их брак будет на время фиктивным, то я с удивлением спросила ее: “Почему ты так думаешь?” – “Это же видно из его письма: он пишет о поцелуях”. – “Ну, так что ж? Он хочет сделать тебя своею женою”, – спокойно заметила я. “Как? Да неужели ты не знаешь, что это и есть настоящий брак? Разве ты не понимаешь, что если он будет меня целовать, то это и значит, что мы сделаемся настоящими мужем и женою!” Широко раскрыв глаза и не веря своим ушам, слушала я Валю. 18-летняя девочка, читавшая все прелести Зола, Мопассана и других им подобных, “Крейцерову сонату”, горячо рассуждавшая о нравственности и уверявшая меня, что она уже давно “все знает”, – эта девушка, дав слово В*, не знала… что такое брак! Иногда я заговаривала с ней по поводу читаемых романов, и моя сестра всегда так горячо и авторитетно рассуждала, так свободно употребляла слова, относящиеся к самой сути дела, что мне и в голову не могла прийти подобная мысль. И вдруг случайно, почти накануне свадьбы, я узнаю от нее, что она еще невинный младенец, что она… не понимает и не знает ничего. “Валя, послушай, ну вот мы с тобой читали, иногда говорили об этом… Как же ты понимаешь?” – “Конечно, так, что они целуются… от этого родятся дети – точно ты не знаешь?” – даже с досадой отвечала сестра. Я улыбнулась. “Что же ты смеешься? Разве есть еще что-нибудь? Разве не всё? Мне одна мысль о поцелуях противна, а ты смеешься!”
В этот миг Лизе сделалось страшно. “Таким образом, выходя замуж, сестра была похожа на овцу, которая не знает, что ее через несколько времени заколют. Я слыхала и раньше, что ужаснее этого ничего нет”. Она решила заменить сестре мать, “усадила Валю подле себя и тихо-тихо объяснила ей все”.
Валя была потрясена! “Перед ней отдернули занавес жизни, и, смутно соображая, она поняла”.
На самом деле понять нужно было не Вале, а самой Лизе. Она, как старшая, должна была понять, что напрасно она увлекала за собой сестру на женские курсы.
Не для нее был этот путь.
Империя чувств
Надо думать, в это время Лиза не раз проклинала судьбу за то, что родилась в конце лета, в августе. Четыре года томительного ожидания после окончания гимназии завершились тупиковой ситуацией 1895 года. Дьяконова подавала документы в Петербург, все еще не вступив в возраст полного совершеннолетия. Ведь учеба на курсах начиналась в сентябре, подавать документы нужно было заранее. А 21 год Лизе исполнялся только 15 августа…
9 апреля 1876 года российские ученые и педагоги А. Н. Бекетов, А. Л. Боровиковский, А. Я. Герд, А. Н. Страннолюбский и другие, а также деятельницы женского движения Н. В. Стасова, О. П. Рукавишникова, В. П. Тарновская, О. А. Мордвинова, С. В. Ковалевская, В. Д. Самарская-Быховец, М. К. Цебрикова и З. Ю. Яковлева подали прошение на имя министра народного просвещения Д. А. Толстого с просьбой разрешить открытие в Петербурге Высших женских курсов с учебным планом, который соответствовал бы университетскому. Министр дал такое согласие при условии, что это будет частное заведение, открытое на имя одного из профессоров, который сможет обеспечить им надлежащее направление и нести за них ответственность. 23 апреля 1877 года профессор Петербургского университета К. Н. Бестужев-Рюмин в письме к министру выразил готовность взять на себя учреждение курсов.
Первые Высшие женские курсы (первое высшее учебное заведение для женщин в России) были торжественно открыты 20 сентября 1878 года. По имени их основателя и первого директора они неофициально назывались Бестужевскими. Первоначально было три отделения: словесно-историческое, физико-математическое (естественное) и специально-математическое. В числе их организаторов и первых преподавателей были известные ученые: Бекетов, Бестужев-Рюмин, Бутлеров, Менделеев и другие. Это задало высокий уровень образования, который, как отмечали современники, был едва ли не выше университетского.
Но условия приема на курсы были непростыми и к тому же менялись со временем. Курсы были частными, и, несмотря на то что многие профессора преподавали там бесплатно, обучение и проживание в интернате стоили дорого и были неподъемны для девушек из небогатых семей. Но они-то главным образом и стремились на курсы! Не только ради свободы от семейного деспотизма, но и по экономическим соображениям. Образованная женщина имела больше возможностей найти себе квалифицированную работу. Для поддержки бедных слушательниц создали Общество для доставления средств высшим женским курсам. Материальную помощь оказывали филантропы, включая известных писателей и артистов, которые устраивали благотворительные вечера и концерты в пользу “бестужевок”. “Всем миром” строилось и здание для Бестужевских курсов на Васильевском острове.
Оно было построено в 1885 году. А в 1886-м курсы признали “безусловно вредными” и закрыли. Это было связано с политической ситуацией, сложившейся после убийства 1 марта 1881 года Александра II. Решение о закрытии курсов принял тот же Д. А. Толстой, который в 1876 году давал на них разрешение. После теракта и перестановок в правительстве граф Толстой стал министром внутренних дел, а Министерство народного просвещения возглавил И. Д. Делянов, до этого бывший директором Императорской публичной библиотеки. Делянов считался ставленником одновременно Д. А. Толстого и К. П. Победоносцева. Он проводил в сфере образования консервативную линию. Бестужевские курсы считались рассадником не просто либеральных, но революционных настроений. Строго говоря, сама идея высшего женского образования в России уже была революционной. Она опережала и настоящие возможности трудоустройства женщины по окончании курсов, и общее настроение общества, которому женский идеал представлялся прежде всего в образах жены и матери. Любопытно, что именно на Бестужевских курсах впервые в России было принято обращение “товарищ”.
Среди слушательниц курсов оказались две сестры Ленина – Анна и Ольга, а также будущая супруга вождя российского пролетариата – Надежда Крупская. Среди выпускниц – радикальный литературный и театральный критик, издательница Любовь Гуревич, актриса и жена Александра Блока Любовь Менделеева, будущие советские писательницы Ольга Форш, Елена Тагер и Анна Караваева, советский историк-медиевист, член-корреспондент АН СССР Ольга Добиаш-Рождественская и другие выдающиеся женщины.
В 1889 году под давлением общественности курсы было разрешено открыть, но в качестве временной меры. По “Временному положению” они оставались учебным заведением, не дающим выпускницам никаких прав для устройства на работу – только аттестат о высшем образовании. Условия приема стали еще более строгими, выросла плата за обучение и проживание в интернате. Ежегодный прием определялся в 150 человек, но число желающих оказалось значительно больше. В 1895 году оно дошло до 400 человек. По ходатайству директора курсов Н. П. Раева министр народного просвещения разрешил увеличить общее число слушательниц до 600. К началу 1895/96 учебного года их было 695.