Шрифт:
Глава первая «ТУДА НЕЛЬЗЯ, СЮДА НЕЛЬЗЯ!»
– Никуда без воспитателя нельзя! – сказал офицер, снял фуражку и стал вытирать платком бритую голову.
Он долго вытирал, потому что мы все вопили, орали и ма-сали руками. А как же нам не орать?! Только что тётенька в шляпе с пером, с блестящим ридикюлем в руках громко говорила:
– Дорогие наши дети! Шефы сделали всё, чтобы вы, наша будущая смена, набирались здоровья. Несмотря на послевоенную разруху, построили вам этот
А этот лысый офицер – как обухом по голове:
– На речку нельзя! В лес – нельзя! На лугу гулять только в отведённых местах!
Тут не хочешь, да закричишь!
Я сначала замычал вместе с ребятами из старших отрядов, а Серёга засвистел. У него как раз недавно нижний зуб выпали – ему свистеть удобно. Я свистеть не умею, и я закричал громко:
– А-а-а!..
Серёгу совсем не стало слышно, он свистеть перестал и завизжал. Тогда я набрал полную грудь воздуха да как рявкну:
– Ур-ра-а!
У меня так громко получилось, что все замолчали.
– Ты чего? – спросил Серёга. – Чего ты радуешься? Я совсем не радовался, просто «ура» само выскочило. Офицер ещё раз вытер голову платком. Лицо у него было
очень загорелое и лысина совершенно белая, будто тюбетейка надета.
– Ну что? – спросил он замученным хриплым голосом. – Наорались? Головастики с ногами!
Мне представилось, что я головастик и как будто плыву. Я стал извиваться. Алевтина Дмитриевна так на меня посмотрела, словно хотела проглотить, как щука. Она – наша пионервожатая, должна порядок поддерживать; когда мы орать начали, так она вся красная сделалась.
– Ну, так вот, – продолжал офицер, – орать вы умеете. Орали хорошо. Соображаете хуже. Товарищи дети! – Офицер заложил руки за спину, и солнышко тускло засверкало в облупленном ордене Красной Звезды на его кителе. – Страна лежит в развалинах. Люди с ног валятся у станков и в полях. А вас в лагерь послали! Вас питанием обеспечили: отдыхайте, набирайтесь сил, граждане СССР! А вы орёте! Я же не для своего удовольствия вам без взрослых ходить не велю. Здесь три года фронт стоял. Фашисты вот здесь, в тридцати километрах от нашего города, сломали себе шею! В этих лесах! – Он поднял над головой кулак и закричал, словно перед ним стояли не мы, а целая дивизия: – Шли ожесточённые бои! Земля тут буквально набита взрывоопасными предметами. Повторяю: никаких железок не поднимать, увидите проволоку— не дёргать! А то беды не миновать. Это я вам точно говорю! Поздравляю вас, товарищи дети, с пионерским летом. Но предупреждаю: кого поймаем в зоне разминирования, – ноги повыдергаем и в уши вставим…—Офицер даже как-то расстроился, отдал честь, сел в пыльный газик и уехал.
Я попытался представить, как это будет выглядеть, когда ноги в уши вставят, и все ребята тоже задумались.
– А сейчас,—прокричала Алевтина Дмитриевна,—Ира Осипян скажет ответное слово нашим дорогим шефам!
Ирка у нас всегда приветствия говорит. И сейчас она шустрой походкой вышла к флагштоку, на котором развевался только что поднятый алый флаг.
– Во! – говорю. – Сейчас пластинку заведёт. Ирина-Мальвина, как будто балерина.
Тут меня Серёга как треснет по затылку. Я маленького роста, так меня всегда вперёд ставят, а Серёга длинный, как жердь, – сзади. Он в Ирину-Мальвину с первого сентября влюбился. И теперь кто про нее, что скажет – сразу драться лезет.
– Ах, ты!—повернулся я.—Жених и невеста, тили-тили-тесто!..
Но мне неудобно с ним драться: он – дылда, я – маленький. Пока я его за рубаху схватил, он мне ещё в лоб кулаком попал. Я в него вцепился – ногами пинаю. Алевтина подскочила. Стала нас растаскивать.
– Как твоя фамилия?
– Хрусталёв, – говорю.
– Выйди из строя! Будешь наказан! А ещё октябрёнок-будущий пионер.
– А Кирьянов первый начал, – Липский пищит.
– И Кирьянов – выйди из строя! Стыд какой! Перед шефами Драку затеять!
Тётка с пером – это она шеф – головой качает, перо на шляпе качается.
– Ай-яй-яй! Как не стыдно! Ну-ка, сейчас же проси прощения.
– И не подумаю! – говорю.
– Ах! – говорит тётка. – Такой маленький, а уже такой упрямый. Нужно о его поведении родителям сообщить!
Ирка видит – такое дело. Как завопит пронзительным голосом:
– Дорогие наши шефы! Хочется от всей души, от всего сердца сказать вам огромное спасибо…
Тётка с пером заулыбалась, Алевтина салют пионерский отдала. Главное, от меня отстали.
Стою я перед строем, как пугало, и думаю: «Зачем я в этот лагерь согласился ехать? Жил бы себе дома! Это всё мама:
«В лагере воздух, ты загоришь, окрепнешь.. .» А бабушка говорит: «Там – питание». Но я не из-за питания поехал. У нас комната маленькая. Маме чертёжный станок поставить негде. А у неё в этом году диплом! Если же я в лагерь поеду, то можно мою кровать вынести, и тогда чертить будет свободнее… Вот поэтому я и согласился, а не потому, что питание.
Я стою перед строем, Ирка стихи читает про счастливое детство. По моей сандалии муравей бежит. Я стою наказанный, а он бежит. Он бежит куда хочет, потому что он не наказанный! Рядом с муравьем две капли упали. Это у меня из глаз. Меня же первый раз в жизни наказали! Меня никогда раньше не наказывали.
Глава вторая ПОДУШЕЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК И КРЕЙСЕР «ВАРЯГ»
Горнист заиграл. Отряды один за другим пошли к своим палатам. Я не заметил, как исчез Серёга. Но мне никто не говорил, что меня простили, и я остался один на усыпанной жёлтым песком площадке. Флаг хлопал над моей головой.
Меня никогда не наказывали и даже ругали очень редко. Можно сказать, вообще не ругали. Нужно, чтобы человек понял, что он поступил плохо. Но для этого совсем необязательно ругать и в угол ставить. Я, например, сразу по маминому лицу вижу, если что не так. Она только посмотрит на меня – и всё!
Серёгу Кирьянова отец ремнём порет, так он боится. Как на него отец строго посмотрит, так он сразу вопить начинает:
– Папочка, миленький, я больше не буду…
А я не боюсь. Мне жалко маму.
Один раз я заигрался с ребятами на соседней улице до темноты, а когда пришёл домой, то мама с бабушкой сидели в комнате, и свет не горел. Я включил, и мне так стало нехорошо. Я бегал, про них совсем забыл, а они тут в темноте сидят и ждут меня.
Когда мне плохо, лучше всего помогает Подушечный Человек. Мне его бабушка сделала, когда я совсем маленький был. Тогда шла война и никаких игрушек не было. Бабушка взяла мою подушку и пришила к ней ручки и ножки, и вышила лицо нитками. Получился Подушечный Человек. Я пока в первый класс не пошёл, без него заснуть не мог.