Пособие для Наемника
Шрифт:
В общем-то, по этой же причине Рейберт пока не говорил, что написал от ее лица письмо Эмрису Железному. Он рассудил, что барон всяко не знает почерка эрцгерцогини, так что примет все за чистую монету. Он подговорил Делайлу, вторую управляющую, помочь, чтобы почерк был женским, побожившись перед тем, что весь гнев ее светлости, когда та прознает о самодеятельности, возьмет на себя. На вопрос, зачем это вообще понадобилось, он ответил уклончиво, не прибегая ко лжи, но и не открывая всей правды:
— Если герцог не найдет для ее светлости каких-нибудь обязательств, я обнародую эти. Обязательства
Да, согласилась Делайла — высокая женщина, скорее, по возрасту сбитая, чем полная. И то, что леди Греймхау так и не прорыдалась, ее пугало даже больше, чем крики в ночи или отсутствие у госпожи аппетита. Она поначалу пыталась объяснять это Рейберту, а потом бросила затею: Рейберт был мужчиной в расцвете сил, и целительную силу слез пока недооценивал.
Управляющая согласилась с Рейбертом, что настолько скверно леди не выглядела ни во времена, когда боролась за право голоса с мачехой, ни в дни осады герцогства войсками из Морканта.
— Почему ты в шлеме? — Идель внезапно остановилась, и задумавшийся Рейберт едва не врезался в женщину, с трудом успев затормозить.
Почему он в шлеме? Он же не в шлеме…
Рейберт выглянул из-за женского плеча: а, она это стражнику.
— В… ваш’ светлость? — растерянно промямлил бедолага. Что он должен ответить? Что у него такая форма одежды что ли? В поисках подсказки или, лучше, помощи, стражник вытаращился на Рейберта.
Создатель, и все-то глядят на него, выпучив глаза, как на главного в гарнизоне. Говоря откровенно, ему и при Идель работы вполне хватает. Без этой головной боли он точно обойдется. Надо поговорить с Ульдредом: если они чего не решат, то гарнизон свалится на плечи одного из них. Это не сулит ничего хорошего.
Рейберт прочистил горло, протянул многозначительное:
— Э-э-э, — потерев при этом шею сзади. Но прежде, чем смог придумать ответ, который бы не взбесил Идель прямо сейчас, она приказала стражнику снять шлем.
— А? — Изумился страж.
— Сними, — сказала леди жестко, от сухости у нее саднило горло. Рейберт осознал: она просто сдержала порыв вызвериться и заорать на ни в чем не повинного бойца.
Тот, недоумевая, потянулся шлему, одновременно снова обращаясь к Рею. Блондин подбодрил кивком. Мужчина, наконец, оказался перед Идель, как есть. Она скурпулезно, до черточек осмотрела чужое лицо и с дрожащей челюстью произнесла:
— Ясно. — Тихо и обреченно. Ничего не сказав больше, леди проплыла мимо все еще растерянного молодого мужчины, который глазел на Рея в поисках объяснений происходящему. Времени у Рейберта особо не было, да и говорить вслух — себе дороже: женщина услышит. Потому он быстро хлопнул стражника поверх плеча, сказал: «Надевай обратно» и поспешил за Идель.
Та шла, кусая губы и глядя больше под ноги, чем вперед. Ей опять показалось. В который раз за последнюю неделю?! Светлая кожа, тот же разрез глаз, тот же нос, светлые брови, с головой выдававшие блондина, легкая щетина, какой часто щеголял ее ленивый до бритья муж…
Идель остановилась резко. Рейберт подскочил в последний момент вверх, чтобы почти сделанным шагом ненароком не снести леди (и в душе проклял ее немного). Женщина вскинула голову к холодным каменным сводам. Если она начнет звать всех, кто похож на Нолана, Ноланом, распадутся последние крохи ее влияния. Чем меньше влияния и власти у нее будет, тем сильнее будет следующий удар молота. Сильные всегда находят уязвимости слабых. Ей ли не знать? Она делала это с мачехой, с половиной людей в чертоге, с мастерами гильдий, или, из последних, с дожем Иттории… Сильные не упустят шанса сделать это и с ней теперь, когда она не принадлежала к их числу.
Идель сжала кулаки до скрипа кожи. Она даже не может броситься грудью на могилу мужа и рыдать, выдирая на себе волосы! Она не может наорать на него, что он дурак, был глуп, беспечен, неосторожен и совсем не подумал о ней, сматываясь на тот свет! Она ничего не может, не потому, что кто-то осудит ее за безутешность. Разве она не вдова сейчас?
Она не может, потому что безутешность — это брешь в броне, которую она отращивала и укрепляла добрые десять лет.
Но и оставаться безучастной — она тоже не может. Ей нужно место, хоть какое-нибудь место, где на нее не будет устремлено так много глаз! Где к ней не будет протянуто так много жадных и загребущих рук. Где вообще никого не будет… но при этом не будет и одиноко.
Создатель, выдохнула Идель громко. Она сходит с ума.
Может… может вообще убраться из Греймхау? Поехать куда-нибудь… Скажем, в столицу? И по дороге рыдать без остановки: все равно, если она будет ехать во главе колонны, этого никто не увидит! Ох, нет, в столице она разорвет Аэрона, который допустил гибель Нолана, на клочки! Тогда… тогда может…
Нервный вдох прорезал последний коридор перед парадной донжона звуком рвущегося каната. Она не может даже уехать. Потому что отец все еще здесь, и он не отпустит: ясно же, что в редкие дни, когда Теоданис в Греймхау, его слово — решающее. Чертовы доктора да лекари… Они тоже выпустили ее из постели и перестали докучать вонючими припарками только в обмен на клятвенные обещания.
Ее не отпустят.
Но если она не уедет, она попросту умрет.
— Мне нужен повод, — прошептала Идель и шумно, почти всхлипывая, втянула носом воздух.
— Повод? — шепнул мужчина из-за спины.
— Да. Я скоро сдохну здесь, Рейберт.
«Повод уехать»
Рей обошел леди и затаился на несколько мгновений. Он не знал, как поступить. Наклонив голову, перехватил женский взгляд. Затравленный, он совсем ей не шел. Рейберт мог припомнить только один раз, когда видел такое выражение в ее глазах — за ночь до свадьбы с Ноланом.
Тогда он смог ее успокоить. Может, получится и сейчас? Впрочем, пока у него не находилось ни одной дельной мысли, сколь бы Рей не думал о ситуации.
Рейберт по-светски предложил руку. Идель дернулась, словно собиралась оттолкнуть со всей грубостью, однако в последний момент остановилась и — вцепилась в рукав Рея. Так интенсивно, что тот выкатил на лоб глаза от боли: Идель прихватила кожу и, похоже, намеревелась содрать ее ногтями. До костей.
— По… не могли бы вы немного… полегче, миледи? — не выдыхая, выхрипел он.