Посох царя Московии
Шрифт:
Николай Данилович тяжело вздохнул и поднялся.
— Может, лучше нам вместе в Лондон съездить? — спросил он без особой надежды.
— Что я там не видел? Вавилонское столпотворение твой Лондон. Музеи я уже смотрел, Англию проехал вдоль и поперек, а по магазинам бегать для меня, что серпом по одному месту. Я вполне прилично одет, обут и хорошо кормлен. Хочу на волю, в пампасы! — Глеб потянулся и зевнул. — Давай лучше вместе махнем! Как в старые добрые времена. Там свобода, «там русский дух, там Русью пахнет…». А не лондонскими помойками.
— Рада бы душа в рай… Увы. У меня контракт.
— Ну
Засыпая, Глеб думал о Дарье.
Глава 7. Царь Иоанн Васильевич
Утренняя заря окрасила горизонт в пурпур. Сонная земля начала просыпаться, и ранние пташки уже сушили в небе крылья, влажные от утренней росы. Зеркальная гладь Сиверского озера пошла кругами — это гуляла крупная рыба. То там, то там взлетали над водой слитки живого серебра, и многочисленные всплески разрушили покойную тишину побережья.
На монастырском подворье дружно запели петухи, и сразу же ударили колокола — к заутренней. Часовой, вооруженный секирой и луком инок в черном подряснике [93] , прохаживающийся по толстой крепостной стене Кирилло-Белозерского монастыря, истово перекрестился, пробормотал слова молитвы и полез за пазуху, где у него лежал завернутый в холстину кусок хлеба и мешочек с крупной каменной солью. Достав свой «завтрак», он посолил горбушку и начал неторопливо жевать, мечтательно глядя на вологодскую дорогу. Монастырь был построен на холме, и со стены открывался великолепный вид.
93
Подрясник — длинная, до пят, одежда с длинными узкими (в отличие от рясы) рукавами. Подрясник — нижнее облачение православного духовенства. Инокам-воинам сражаться в подрясниках было гораздо удобней, нежели в рясах.
Неожиданно инок насторожился. Два всадника выросли будто из-под земли, и теперь приближались по дороге к башне, в которой находились главные ворота монастыря-крепости и которые как раз и охранял инок. Всадников словно родил туман, который стелился по лугу. Судя по тому, что их добрые кони едва плелись, они прибыли издалека.
— Брат Макарий, а, брат Макарий! — позвал встревоженный инок.
— Чавой тебе, брат Агафенел? — откликнулся хрипловатый голос.
— Ходь сюды! Кто-то едить.
— Много?
— Двое.
— Вижу. Ну и пущай себе едут. Нам-то што? Ворота велено держать под замком. И весь сказ.
— А вдруг енто к царю-батюшке гонцы?
— Вчерась ужо были. И не похожи они на гонцов. Вовсе не похожи.
К Агафенелу присоединился инок постарше; он был вооружен пищалью-самопалом и саблей. Вдвоем они начали пристально вглядываться в приближающихся к стенам монастыря всадников. В худой одежонке явно с чужого плеча они выглядели как оборванцы-попрошайки.
Дорога привела их в посад, разбросавший в полном беспорядке свои деревянные домишки у стен монастыря. Здесь жили люди работные, обслуживающие монастырские надобности: столяры, плотники, резчики по дереву, иконописцы… Посадские псы словно взбесились, бросались под копыта коней и злобно лаяли взахлеб.
— Нехорошие люди… — в раздумье сказал старший из иноков, брат Макарий.
— Пошто так думаешь?
— Вон как псы разоряются.
— Так они на всех лают.
— Не скажи… Вишь как их злоба душит, до пены. Знать, узрели скверну. Человецем ентого видеть не дано.
— Люди как люди… — не сдавался Агафенел.
Пока они вяло спорили, всадники наконец оторвались от собачьей своры и стали подниматься к воротам. Иноки враз посуровели; Агафенел достал лук и наложил на тетиву стрелу, а Макарий прицелился из пищали в человека, который ехал впереди.
— Кто такие? — грозно спросил Агафенел, выглядывая из бойницы, образованной зубцами стены и навесом, оберегающим часовых от дождя и снега.
— По здорову будете! — поприветствовал монахов-воинов один из всадников, которого инок Макарий мысленно окрестил Волхвом.
Он был черным, как галка, а его глубоко посаженные глаза смотрели злобно и недоверчиво, хотя на лице расплылась елейная подобострастная улыбка.
— Спаси Христос, — дружно ответили иноки.
— Нам бы в монастырь… — продолжил Волхв. — Хотим помолиться в Успенском соборе. Много о нем слыхивали…
Второй путник не говорил ничего, лишь согласно кивал лохматой головой. Он выглядел каким-то испуганным и сильно изможденным, а соломинки и другой мусор в его нечесаной шевелюре ясно говорили о том, что путникам приходилось ночевать в основном под открытым небом.
— Низзя, — строго ответил инок Макарий. — Никого пущать не велено.
— Вот те раз! — возмутился Волхв. — С каких это пор запрещается возносить молитвы Господу нашему в монастырских храмах?!
— С тех самых! — отрезал Макарий, которому Волхв нравился все меньше и меньше. — Как на землю русскую пришел ентот нечестивец, хан Девлет-Гирей. Говорим, низзя, значит так оно и есть. Уезжайте отсель по добру по здорову.
— Но как же?.. — снова начал возмущаться Волхв, но его остановил Агафенел.
Инок молниеносно натянул лук, и стрела вонзилась в землю прямо перед конем Волхва. Боевой жеребец, еще совсем недавно ходивший под седлом Ибреим-мурзы, даже не дернулся, лишь всхрапнул и покосился фиолетовым глазом на гладко оструганное древко с оперением из перьев кукушки [94] .
— Следующая будет твоей, — строго сказал Агафенел. — Мы и так с вами заболтались. Нам не положено.
И тогда неожиданно заговорил второй путник. Он выпрямился и с надменным выражением на длинном исхудалом лице резко сказал с иностранным акцентом:
94
Количество перьев на стрелах было от двух до шести. Большинство древнерусских стрел имело два-три пера, симметрично расположенных по окружности древка. Перья на оперение годятся далеко не всякие. Они должны быть ровными, упругими, прямыми и не слишком жесткими. На Руси, особенно во Владимирско-Суздальском княжестве, наилучшими считались перья кукушки.