Посол без верительных грамот (сборник)
Шрифт:
Кнудсен погасил внешний мир. Только на дисплее расплывалось пятнышко
– авиетка пропадала где-то вдали, в еще не возмущенном краю. Светопреставление было поставлено только в окрестностях корабля.
– Анатолий, это ужасно! Ты уверен, что экраны выдержат?
Он ответил с мрачным спокойствием:
– Какое-то время – да. Постараюсь провести контрманевр до того, как защитные экраны откажут.
Она сказала с надеждой:
– Ответим на их нападение контрударом?
Он покачал головой.
– Они держат «Гермес» на прицеле и бьют по кораблю. А по какой цели бить нам? Хочу выскользнуть в фазовое время. Но хрономоторы от неожиданной вибрации, которую автоматы сразу не погасили, разрегулированы. Если не будешь меня отвлекать…
– Я не буду тебя отвлекать, Анатолий!
И, чтобы не попадаться ему на глаза, она села позади. Кнудсен склонился над пультом, пальцы бегали по кнопкам – как по клавишам рояля в бурном фортепианном пассаже. Она видела его спину – какая хмурая спина, какие суровые плечи! А в лакированной панели мнемосхемы отражалось его лицо. Лицо было незнакомо: старый друг, сколько раз смотрелось на него, каждая черточка, каждая морщинка – так всегда представлялось – изучены абсолютно. Внешне все такое же: те же морщинки, те же глаза, те же волосы, но все вместе – неожиданное.
Она помнила Анатолия – доброго паренька, так смешно смущавшегося, когда над его неуклюжестью подшучивали друзья; помнила мужчину, подавленного их общим великим несчастьем – гибелью ее сына и мужа; знала и знаменитого хроноконструктора, создателя первых кораблей времени – спокойного, невозмутимого при осложнениях, равнодушного к своей славе, к ученым почестям… Этого, собранного и натянутого, сурового, почти жестокого – таким он глядел из панельного зеркала, – еще не знала. Таким, наверное, был древний бог Хронос – недаром он повесил в каюте образ грозного бога.
Он уловил ее взгляд в зеркале, ответил рассеянным взглядом, и тут же забыл о ней. На панели вспыхивали и погасали красные и зеленые огоньки, они вытягивались в линии, складывались в запутанные фигурки – схемы взаимодействия аппаратов. В их метании ощущался хаос, пальцы Кнудсена нажимали на кнопки – каждая красная и зеленая вспышка была ответом на приказы с пульта. Пальцы нервничали и сердились, они чего-то добивались, у них что-то не выходило. Правая рука разбрасывалась пальцами по всему пульту, левая била в одни и те же точки – как бы вызывая что-то из бездействия. И вскоре у Марии сложилась ясная картина – правая рука обеспечивала координацию, она создавала общий фон, она трудилась сосредоточенно и хладнокровно. А левая взывала: каждый палец, нажимая на свои кнопки, чего-то настойчиво требовал и раздражался, что требование не исполняется. Марию захватила живая речь левой руки, она хотела проникнуть в скрытое ее значение, но смысл оставался вне ее понимания. Мария не вынесла и сказала очень тихо:
– Не получается…
Кнудсен услышал и сердито ответил – сердился не на нее, а на разлаженные автоматы, она это поняла:
– Получится!
Он продолжал с той же быстротой и настойчивостью манипулировать с клавиатурой, и она вскоре определила, что картина вспышек меняется. Зеленые и красные огоньки складывались в правильные сочетания, стали повторяться одни и те же фигурки. Повторяющиеся фигурки, видимо, образовали схему, какой добивался Кнудсен. Его пальцы успокаивались – уже не раздраженные, просто властные, они приказывали, а не взывали. Из рук исчезало живое чувство, так поразившее Марию: они только что были самостоятельными личностями, со своими мыслями и знаниями, теперь снова стали только руками – работали, как и полагается рукам, исполнителям воли хозяина.
Кнудсен хмуро сказал:
– Выскользнули в фазу. Теперь буду определяться, где мы и когда мы в этом «где» и что нас ждет?
Она спросила:
– Опасаешься нового нападения?
– Вряд ли. У рангунов нет хронопреобразователей. Мы в другом времени и в другом месте – стало быть, недоступная цель.
Она знала, что любой отход во времени от пути в будущее или в прошлое невозможен без смены места в пространстве. Таков кардинальный закон хронистики – начатки ее она усвоила. Но тот же закон утверждал, что и малый выход в хронофазу иногда сопровождается несоразмерным броском в пространстве. Как далеко от прежнего места это их новое «где»? Не столкнутся ли они при перемещении с крупным материальным телом? Не унесло ли хронолет с Дилоны? Может быть, они снова в межзвездном пространстве? И, словно отвечая на ее молчаливые вопросы, Кнудсен сказал:
– Далеко не унесет. И автоматы следят, чтобы перемещение в пространстве было такое же незначительное, как и во времени. Снимаю оптический экран.
Стены кабины стали прозрачными. Хронолет лежал на голой скале в долинке. Вокруг высились горы.
– Мы по-прежнему на Дилоне, это главное. Сейчас выйдем и определимся. Но перед этим я должен кое-что сказать тебе. Не время для выяснения отношений, но ты сама вызвала меня на это.
– Слушаю, Анатолий.
Он глядел строго и печально.
– Ты сказала, Мария, что простила мне гибель сына, но гибели Аркадия не простишь. Я хочу, чтобы ты знала: сам себе я гибели Алексея никогда не прощал. А товарищей мы спасем, если они еще живы. И горе тем, кто будет мешать нам!
Она молча смотрела на него. Она все более убеждалась, что он иной, чем она всегда думала о нем.
2
Если это и была Дилона, то неизвестный ее уголок. Дилоны обитали на лесных равнинах, рангуны укрывались в лесистых горах. Здесь тоже вздымались горы, но один голый камень, и травинки не росло на склонах. Мария читала в отчетах астронавтов, что на всех планетах, где есть воздух, вода и тепло, трава и деревья заполняют любые закоулки. Здесь этот закон нарушался. На Дилоне было вдоволь воздуха, воды и тепла – и в этом мертвом уголке тоже; на Дилоне – не так уж далеко отсюда – шумели величественные леса, везде гнездилась жизнь.
Различие было лишь в том, что в иных местах эта жизнь на какое-то время сокрушалась хроноворотами, чтобы опять возродиться и снова быть сокрушенной. А здесь и намека не было на жизнь – существующую или погибшую: какая-то абсолютная внежизненность. Мария вытащила «индикатор жизни» – маленький приборчик, с которым не расставалась. Не то что высокоорганизованных клеток, даже бактерий не показывал индикатор.
– Ты знаешь, почему здесь так голо? – спросила Мария.
– Знаю, – ответил Кнудсен.
– Результат хроноворотов, о которых Старейшина Старейшин рассказывал Мише?
– Не думаю. Здесь не кладбище погибшей жизни, а изначальное ее отсутствие. Ничто живое здесь не возникает и сюда не добирается.
– Но почему?
– Погляди на свой наручный передатчик.
На ручном передатчике ярко светилась красная точка – индикатор опасных излучений. Кнудсен сказал, что хронолет, выскользнув по фазовому времени, попал в район интенсивного распада атомных ядер. Здесь все пронизано альфа– и гамма-лучами, здесь свирепствуют нейтронные бури – природа тут казнит саму себя, так можно определить это невеселое место. И, по всему, характер этого страшного уголка сложился таким задолго до того, как на Дилоне народилась жизнь.