Посольская школа. Душа Сокола
Шрифт:
— О чём ты думаешь? — я закатила глаза. Обида отошла на десятый план из-за страха за него. — Лучше скажи, как ты себя чувствуешь? Ничего не болит? Только усталость?
— Да, — ответил он, помогая мне выпутывать свои руки из рукавов. Почему клановые мастерицы шьют такие узкие рубашки? Ткань проще разрезать, чем снять. — Ещё я плохо соображаю. И спать хочу. Неприлично, наверное, оставаться у тебя…
— Не дай предки, старейшины узнают, — шутливо возмутилась я. — Тогда на Совете тебе точно не избежать самого сурового приговора. Выдыхайте, лин Сокол. Потайная комната на то и потайная, чтобы спокойно в ней прятаться.
“Хотя для Франко она уже давно — проходной двор”, — напомнила я себе, но жениху ничего говорить не стала.
Не в его состоянии переживать ещё и за настырного братца.
— Утром я уйду, — пообещал он. — И не пугайся, если перестану отвечать прямо сейчас. Глаза закрываются.
— А что с воспоминаниями? — поспешила узнать я, пока жених не уснул. — Что-нибудь всплывает?
— Не знаю. Темно, как в Бездне, даже песню про дождик до конца пропеть не могу. Мысленно. Не вовремя как. Столько дел повисло. Боец ночью заболел, в караул некого ставить. Разведчик работает. Дикие со своими шпионами совсем обнаглели. В аптеку засунули… — Он со стоном потёр ладонями лицо и медленно выдохнул. — С Нестом нужно связаться. Он теперь вне подозрений. Не виноват. Помогал Малии по просьбе знакомого. Зеркало, пожалуйста, достань. Оно в кармане. Забыл, где.
Я нашла переговорный артефакт в камзоле и передала его жениху. Неугомонный. Говорит с трудом, сил нет, а всё туда же — приказы раздавать и проблемы решать. Ну что за мужчина?
“Воин, командир и лучший убийца клана”, — ответила сама на свой вопрос.
— Проклятье, — прошептал он, сжимая зеркало. — Сосредоточиться не могу. Паршивая новость. Отколдовался, Соколёнок. Записку, значит, нужно накарябать. Поможешь? Чувствую, почерк у меня сегодня хуже, чем с перепоя.
— Конечно, — я дотянулась до тумбочки и взяла записную книжку. Бежать в кабинет не хотелось. Для этого пришлось бы оставить жениха одного. А вдруг ему станет хуже? — Что писать?
— Что лекарство дало побочный эффект. В отгуле командир. Под присмотром кланового лекаря. Пусть принимает отряд и… Ведьминское Пекло, не маленький. Сам знает, что делать. Разведчику отбой. Не разберусь я сейчас в тонкостях заговора. Шилу, аптекаршу, пусть не трогает… Хотя, зачем время терять? Нет, Шилу в сторону. Олафом пусть займётся. Помощником Малии. Под арест. По любому поводу. Нет, без моего приказа не выйдет. Письменного.
Сокол не успевал за собственными мыслями. Метался головой по подушке, боролся со сном и проиграл. Дыхание стало ровным, поверхностным. Уснул, страдалец.
Я всё-таки записала слова командира нашей охраны. Приказы отдавать он пока был не в состоянии. Оставалось надеяться, что Несту хватит просьбы, переданной через меня. Правда, записка тоже написана моим почерком. Но вряд ли меня заподозрят в обмане.
Я постояла несколько мгновений на пороге, не решаясь оставить Сокола без присмотра. Он спал, тихонько посапывая. Как будто полностью здоров.
“Туда и обратно”, — решила я, открывая дверь в кабинет.
Глава 13. Фредерико
Старый дом в центре большой деревни. Чёрный снаружи и тёплый, обжитой внутри. Я — маленький мальчик. Запачканный сажой нос, спутанные кудри и мятый конец покрывала в руках. Дверь распахнута настежь. Снаружи темно и холодно, но я знаю, что закрыть дверь невозможно. Она зияет как провал, как рана, через неё в комнату течёт страх. Снаружи мёртвые. Я вижу их косые тени и рваные движения. Они живут там. Ходят по улице и ищут меня.
“Фредерико должен спать. Уже поздно, мой мальчик”.
Я должен спать, но мне так страшно, мама. Мёртвые придут и будут рвать меня на части. А потом утащат с собой в могилу.
“Жди, сейчас придёт кто-то другой”.
Мёртвые расступаются, пропуская густую тень. У неё четыре лапы, узкая пасть и мокрый нос.
Волк!
Страх бросает меня к стене. Я сжимаюсь в комок и прячусь под одеялом. Волчьи зубы так близко, скоро запахнет кровью. Моей кровью.
Волк входит в дом через распахнутую дверь. Ступает тенью на мягких лапах. Большой. косматый.
“Не бойся его, Фредерико. Волк хороший”.
Я тяну руки и обнимаю его за шею. Шкура пахнет снегом и дождём. Она мягкая, я тону в ней. Волк тихо урчит. Ласковый, как собака. Играет, позволяет гладить себя по спине и трепать хвост.
“Мы с тобой, Фредерико, — говорит мама, и за спиной волка появляется волчица. — Мы всегда с тобой. Пойдём, здесь скоро станет опасно. Мёртвые слышат тебя”.
Бегу за ними, бросив одеяло. Плевать, что на улице ночь и мёрзнут босые ноги. Тени ведут сквозь толпу. Мертвецы лениво оборачиваются к нам, но ближе не подходят.
Пить, мама, я хочу пить.
Рядом колодец. Ведро привязано верёвкой к валу. Я кручу ручку, чтобы достать себе воды. Пить. бездна. как же хочется пить.
Почему они такие, мама? Что им нужно от меня?
“Деревенские? Они давно умерли, Фредерико. Их бросили не в землю, а в колодец. Рыбы обглодали кости, но черви остались. Пей, мой мальчик. Пей воду.
Ведро тяжёлое, вода чёрная. Внутри копошатся те, кто наелся мёртвой плоти. Я лью воду на ладони, страшась того мига, когда посыплются черви. Волки торопят, жажда мучает, и вдруг сон исчезает.
— Не ссорься с Франко, сын, — звучит напоследок мужской голос. — Мама плачет, когда вы ругаетесь.
Сокол с резким выдохом открыл глаза. Тело насквозь промокло под толстым одеялом. На груди противно каталась влага, уже не впитываясь в ткань. Амелия укрыла, когда уходила, но на углу широкой кровати сидела не она. Цепной пёс Плиния водил ладонью в воздухе.