Посольская школа. Душа Сокола
Шрифт:
Букет полетел в урну вслед за платьем. Белые лепестки вздрогнули и рассыпали росу, бумага помялась. Я вцепилась в “Манифест свободной и независимой”, но выкинуть его не смогла. Проклятье, столько лет мечтала! Украдкой подслушивала, как ведьмы на главной площади Фитоллии обсуждали его. Цитаты казались глотком свежего воздуха среди душной атмосферы моего клана. Старейшины, наверняка, ядом плевались, когда запрещали его. Ни в одной лавке клана было не найти. Торговцы даже за взятку отказывались привозить. Я уже привыкла, что такие книги — недостижимый идеал, и вдруг они у меня в руках.
— Чтоб тебя демоны в бездне драли, — вспомнила я любимое ругательство воинов клана и открыла “Манифест”.
Бумага сама была тончайшим шёлком. Белым, как выброшенное платье. Буквы вились чёрным кружевом, тезисы звучали песней. Я, забывшись, проглотила половину первой главы и тут долистала до иллюстраций.
Ведьмы не чурались изящного искусства. Темноволосая красавица в полоборота сидела на каменном постаменте и улыбалась мне. Её совершенное тело было украшено волнами органзы. Обнажёные ноги, обнажённые плечи. Грудь угадывалсь под тканью без труда.
“Разар-р-рат, — прокаркал в моей голове старейшина Гирон. Самый вредный, злой и неуступчивый из двенадцати членов совета. — Куда катится наш мир? Этот срам могут увидеть дети”.
— Ты прекрасна, дорогая, — писала ведьма-автор под иллюстрацией. — Твоё тело — храм богини. Ты уже совершенна, достаточна, грациозна и достойна.
Нет, я в клане никогда такого не услышу. Пройдут столетия прежде, чем нам позволят хотя бы щиколотки показать. И привитый с детства стыд и чувство вины ложились на плечи чёрным плащом. Заставляли прятаться.
— Так вот по каким учебникам вы изучали строение женского тела, лин лже-Марко Ведари, — фыркнула я, закрывая книгу.
Или истории скромного студента тоже было обманом?
“Я никогда не лгал вам”.
Конечно. Вы просто умолчали, что умеете накладывать морок и дважды целовали меня, притворяясь не тем, кто вы есть на самом деле.
— Подлец, — заявила я, но книги собрала в стопку и закрыла в правой тумбе стола.
Дети не в ответе за поступки родителей, а ведьминские труды не виноваты, что их даритель не очень хороший человек.
— Разберусь с обыском комнаты Малии, пойду к Соколу и предложу помощь в разоблачении Франко, — продолжала я рассуждать вслух. — Раз он знает, что я — нюхач, то используем мой дар по назначению. Разберёмся, что скрывается за ароматом мяты от лже-студента.
Не верила я в его чувства, уже не верила. Выбросила коробку от подарка и пошла в здание бывшего приюта.
В комнату Малии я заявилась без прикрытия, но с вызубренными защитными заклинаниями и самым боевым настроением. Надеялась, что никого не встречу по пути, а, с другой стороны, мечтала развернуться и пойти в трактир. Швырнуть букет в лицо Франко и потребовать, чтобы он больше никогда не смел ко мне приближаться. И присылать подарки.
“Даже такие как Манифест?” — спросила у себя мысленно, но не ответ не нашла.
Сложно бороться с человеком, знающим все твои мысли и желания. Он неизменно находит, куда надавить, чтобы повернуть ситуацию себе на пользу. А лже-Ведари ещё и мороки наводить умеет. Неужели, от них не существует защиты?
Я повернула в замке ключ и вошла в спальню посудомойки. Купол тишины лёг без труда, отвода глаз — тоже, а вот с сигналками пришлось повозиться. Практики мне не хватало. Потренироваться бы перед проникновением, но действовать нужно было незамедлительно. Пока Малия не успела избавиться от улик.
Ничего особенного в комнате я не заметила. Узкая кровать, тумбочка у стены, встроенный платяной шкаф и небольшой стеллаж с мелочами.
— Старые украшения, — бормотала я, заглядывая в шкатулки, — поделки Лирса. О, тетрадь с рецептами. “Запечённая баранина, луковый суп, острая морковь”. Держу пари, это единственное, что она читала в своей жизни.
Язвительность облегчала задачу. Я копалась в чужих вещах и чувствовала себя мерзко, но стоило вспомнить, почему решилась на такой отчаянный шаг, и отпустить пару колкостей, как становилось немного проще. Да, я перебираю бусы, доставшиеся Малии от погибшей матери, но я не собираюсь их забирать и пришла сюда не из праздного любопытства.
— Переживёт, — отрезала я и, наконец, добралась до плетённой корзиночки-аптечки. — Бинты, настойка валерианы, сушённый чебрец, шалфей, масло эвкалипта. Недурно. Но у ведьм на склянках этикетки… Где же?
Маленький бутылёк нашёлся под бинтами. Закупоренный и полный мутной желтоватой жидкости. Зелье из листьев белой ивы. Обезболивающее от Шилы. На этикетке стояла дата продажи снадобья и подпись ведьмы. Его купили за два дня до праздника начала учебного года.
— Название может быть липой, но почему склянка полная и закупоренная? — спросила я вслух. — Заменила на подкрашенную воду?
Я вытащила пробку и принюхалась. У обезболивающего зелья особый запах, его ни с чем не перепутаешь.
— Если вам нужна была моя аптечка, лина Амелия, стоило попросить, — холодно заметила Малия. Я вздрогнула и пролила зелье. — Вас мама в детстве не учила, что копаться в чужих вещах без спроса — нехорошо?
Стерва! По больному била, по маме. Злилась, по глазам видно было, что злилась. И на щеках румянец горел.
Как только вошла? Я повесила три разные сигналки — на звук, движение и магию. Снять их можно, но Малия не умеет ничего, кроме запекания баранины. Я должна была предчувствовать её приближение.
— Нет, — выцедила я в ответ, отряхивая руку от капель зловонного снадобья. — Зато успела научить, что раздвигать ноги перед чужим женихом — удел падших женщин.
— Падшие женщины не становятся невестами таких мужчин, как Сокол, — усмехнулась она. — Думаешь, если носила его браслет до меня, можешь смотреть свысока?
Запах чёрного перца мгновенно заполнил комнату. Я ошиблась. Моя соперница не просто злилась, она была в бешенстве! Теребила рукав платья и кусала губы.
У меня перед глазами вновь встала картинка того утра. Обнажённая женщина рядом с моим женихом, её пренебрежение.