Посольский город
Шрифт:
— Мы никогда не могли научиться говорить на Языке, — объяснила я. — Мы только притворялись. А абсурды научились говорить, как мы. Ариекаи в этой комнате хотят лгать. То есть иначе думать о мире. Не указывать на вещи: обозначать их. Я считала, что это невозможно. Но поглядите. — Я показала на того, кто хотел меня убить. — Именно это они и делают. Каждый раз, указывая на что-то, они обозначают. Знание далось нам дорогой ценой. Зато теперь можно не сомневаться, что ариекаи способны обозначать. И научить их этому, не отрывая им крылья, — значит научить их лгать.
— Сравнения приводят к… трансгрессии. Потому что
— Сравнения — это выход. Дорога от называния к обозначению. Просто дорога. Но мы можем подтолкнуть их к ней, помочь им сделать первый шаг, и они пойдут. — Чем дольше я объясняла, тем лучше сама понимала, что говорю. — Пойдут туда, где буквальное становится… — Я запнулась. — Чем-то новым. Если сравнения хорошо справляются со своей задачей, они всегда становятся чем-то другим. Мы говорим правду потому, что сами становимся ложью.
Никаких парадоксов, хотелось сказать мне; это не парадокс, не нонсенс.
— Я больше не хочу быть сравнением, — сказала я. — Сделайте меня метафорой.
Часть восьмая
ПЕРЕГОВОРЫ
24
Мы слышали странные звуки и видели воздушные суда, покидавшие Послоград и город. В основном это были корвиды — сочетания биомеханических и бескровных технологий. Встречались среди них и покрытые шипами громадины размером с собор, старше, чем сам Послоград.
— Глазам не верю, неужели им удалось поднять их в воздух, — сказала я.
— Они не такие свирепые, какими кажутся, — ответил Брен. — Раньше это были исследовательские суда. Комедия! Даже, скажем это шёпотом, со всем арсеналом Бремена у нас нет шансов.
Когда-то вместе со своим двойником Брен работал в отделе тайных договоров. Там разоблачали шпионов и двойных и тройных агентов.
— Уайат был умён, — сказал он. — Он говорил о том, что было в его распоряжении, ровно столько, чтобы от недосказанности становилось страшно. Но это была ерунда.
Флот, тяжко покачиваясь в воздухе, улетал со своей безнадёжной миссией. Сняв эоли в комнате, которая выдыхала кислород, и поглядев на ждавших меня ариекаев, я поняла, как сильно я устала, и закрыла глаза.
Наш собственный побег из города оказался непростым: мы, четверо людей и ариекаи, с трудом вели нашего абсурдного пленника, одни тащили его вперёд, другие толкали сзади. Силища у него была неимоверная. Нам то и дело приходилось пропускать через его кандалы заряд и тянуть его, пока он не опомнился.
— Давайте бросим его, — предложила Илл.
— Нельзя, — ответил Брен. Он усерднее всех нас старался вступить с ним в контакт на каждой остановке. Но и он не преуспел. Пленник на него даже не глядел, сосредоточив всё своё яростное внимание на ариекаях-наркоманах.
— Они идут в бой, — сказал Брен, указывая на небо. — В этом нет смысла, и всё же я испытываю к ним некоторое уважение. ЭзКел будут драться. — Попытки устроить переговоры были обречены с самого начала, и армия абсурдов приближалась. Терранцы покидали аванпосты пахотных земель вокруг города и стекались к Послограду. Многие из них не вынесли тягот пути, и их тела в костюмах и биомашинах разлагались повсюду, превращаясь в труху, которая не удобрит здешнюю почву.
— ЭзКел не знают, удастся ли им войной проложить путь к спасению. — Как будто драчливостью можно было победить простую логику цифр.
— Надо отдать им должное, — сказал Брен. — ЭзКел будут на поле боя. Это Эз настоял. Дружеским пирушкам пришёл конец. Дома всё… плохо. — Я отсутствовала всего несколько десятков часов, но за это время успело наступить похмелье. Бедный Послоград.
Мы старались выбирать окольные пути, но нас было слишком много для того, чтобы остаться незамеченными. Мы полагались на хаос, который усиливали друг в друге город и Послоград. Мы ползли по туннелям из костей, зарядом приводя своего пленника в состояние бесчувствия, стоило нам завидеть патруль из ариекаев, людей или из тех и других, которые очищали улицы, отстреливая впавших в безумие.
Прячась за занавесом из кожи, мы с болью наблюдали, как насаждали жестокий порядок констебли нашей расы и ариекаи. ИллСиб то и дело шёпотом напоминали Испанской Танцовщице и его друзьям, чтобы те сохраняли тишину. Я бешено махала на них руками, чтобы они заткнулись, но они меня, разумеется, не понимали. Новые летательные аппараты проносились над нами. Мы прятались от солдат, идущих на фронт.
Я не переставала учить. Мы старались оградить наших ариекаев от звуков, которые неслись из громкоговорителей, когда передавали речи ЭзКела (в записи): забирались в какую-нибудь нору и давали им слушать принесённые с собой чипы, и тогда они ловили кайф и торжествовали от того, что им удалось победить диктаторские ритмы ЭзКела, пока их сограждане самозабвенно топали под их команду. Не знаю, как они вели учёт того, кто из них какой чип уже слушал и, значит, не будет на него реагировать.
Наш пленник понимал, что они делают, когда они сгибали ноги и присаживались, расправляя спинное крыло. Воображаю, какое это вызывало в нём отвращение. Было видно, как он напрягается в своих оковах.
С катехизисом мы справились быстро. Я написала его на основе того, что говорил Испанская Танцовщица. Я шептала на всеанглийском; ИллСиб повторяли на Языке. Я видела, что Брен тоже беззвучно повторяет моё сравнение, которое он услышал впервые много времени назад.
— Вы стремитесь всё изменить, — шептала я. ИллСиб повторяли на Языке. — Вы хотите перемен, как девочка, которая ела, что было, всё похоже на девочку, которая ела не что хотела, а что ей дали: они как я. Вы как та девочка, которая ела. Вы — та девочка, которая ела. Вы как та девочка. Вы — та девочка. И все остальные, которые не похожи на вас, тоже такие.