Постовой
Шрифт:
Я наслаждался последним мантиком, пытаясь растянуть удовольствие и подгребая к одуряюще пахнущей мясной начинке, выглядывающей из хорошо проваренного теста, побольше соуса, когда висящая на плече рация, неожиданно четко сказала:
— Внимание всем постам, работающим с Каргатом! Десять минут назад на площади Основателя преступник вырвал сумочку у женщины. Приметы: на вид двадцать пять лет, худощавый, темные короткие волосы, одет во все темное, побежал с сторону дома культуры Революции. Повторяю,….
Я поднял голову. Три сотрудницы кафе и два мужичка, считающие, что незаметно от всевидящего ока государства, под столом, разливают водку по стаканам, с каким-то детским ожиданием смотрели на меня. Наверное, ожидали, что на моей шапке сейчас начнет крутится синяя мигалка, и я на первой космической скорости понесусь карать злодея и восстанавливать справедливость. Мигалка конечно не выросла, но чтобы не разочаровывать граждан в советской милиции, чья
Нахаловка широко раскинулась вдоль берега великой сибирской реки, зажатая с одной стороны кучами песка, загружаемых каждое лето на неповоротливые баржи, увозящих его в сторону Обской Губы в рамках северного завоза. С другой стороны, Нахаловку душили стальные рельсы Транссиба, распочковавшиеся на сорок ниток путей, забитых зелёными пассажирскими вагонами и запечатанные величественных зданием Главного вокзала, построенного в героические годы первых пятилеток, в виде паровоза, мчащегося на Дальний Восток. Там, за паровозом, была цивилизация, театры, рестораны, женщины — главное украшение сибирского города — миллионника. А здесь, в Нахаловке, никогда, ничего, не происходило, кроме частых пожаров криво сбитых хибар самовольно построенного частного сектора, возникающих, обычно, вследствие курения в постели после совместного распития и соития.
Там, за железной дорогой, била ключом жизнь. Перекрикивались пешие посты милиции и моторизованные патрули, выкруживая невидимую паутину на вероятных направлениях бегства злодея. А здесь, под сырыми порывами разошедшегося ветра с реки, стоял я, единственный представитель охраны правопорядка в этой забытой районными властями местности, и думал, какой переходной мост мне перекрывать — правый или левый.
Я пошел к левому, дальнему, служащему только для своих. Правый мост выходит на стоянку областного управления ГАИ, где постоянно парковались гаишные «канарейки». По-моему, жулик не рискнет бежать в ту сторону, ибо не знает, что гаишники для него абсолютно безопасны.
Я стоял, прижавшись к какой-то металлической конструкции, надеясь, что в ранних весенних сумерках, моя серенькая фигура полностью слилась с ржавыми, неопознанными мной, объектами железнодорожного хозяйства. Выше меня двигались, четко очерченные на фоне светло-серого неба, силуэты людей, звуки шагов которых по бетонному настилу моста, терялись на фоне шума никогда не спящей железной дороги. С момента начала розыскных мероприятий прошло около сорока минут, голоса загонщиков с серой униформе, звучали в эфире все реже и все более растерянно. Даже самому тупому грабителю, который не догадался уехать с места преступления на самом удобном транспорте — метро, хватило бы времени дождаться самого экзотического маршрута автобуса, увозящего граждан от вокзала по всему городу. Все понимали, что сегодня мы проиграли со счетом Один-ноль. Уже дежурный по отделу дал команду автопатрулю, нарезающему круги по улицам в компании рыдающей потерпевшей, везти ее к следователю. Все было кончено. Я слушал радиопереговоры, прижав тангенту рации к самому уху, вывернув регулятор громкости на самый минимум, когда обратил внимание, что один силуэт, кажется мужской, двигается по мосту явно быстрее общего потока. Вот темный кругляш головы изменил свою форму, а через несколько шагов, еще раз. Человек явно оглядывался. Потом мой объект наблюдения остановился у промежуточного спуска и завертел головой. Я стоял внизу, в пятидесяти метрах от обозревающего окрестности человека, смотря чуть в сторону, чтобы дичь не почувствовала взгляд охотника, боясь пропустить момент, когда он двинется. Парень, а теперь я видел, что это молодой парень, стоял как богатырь на перекрестке трех дорог, словно раздумывая, что ему потерять: — коня, себя или свободу, женившись на принцессе. Если он пойдет прямо, то через пару минут спуститься на землю возле меня, и для задержания мне останется только вытянуть руку. Путь направо выводил его к многочисленным постройкам пассажирского депо, и мне предстояло незаметно преодолеть пятьдесят шагов, двигаясь тихо, как мышка, но в бодром темпе, чтобы сблизится с ним. Ну, а левая дорога сулила длинный забег по узкому перрону в сторону отходящей через пять минут электрички, где бы у парня была фора в добрую сотню метров. Я представил себя бегущим, громко топающего тяжелыми юфтевыми сапогами, прижимающего к заднице килограммовый кирпич рации, короче с минимальными шансами. Парень сделал выбор ни себе ни мне, бодро поскакал по ступенькам в сторону депо. Я побежал параллельно, прикрываясь полувагонами с жирным кузбасским углем, жадно заглядывая в промежутки между вагонами и каждую секунду боясь потерять объект наблюдения. Парень, уверенно, как к себе домой, открыл дверь в грязно — розовое здание мастерских пассажирского депо и скрылся с моих глаз, а я, матерясь и боясь каждую секунду услышать звук — грохот сдвигаемого локомотивом состава, полез между вагонами.
Глава 6
Глава шестая. Триумф и падение.
Благополучно перебравшись между вагонами, я осторожно, вдоль стеночки, устремился к загадочной двери. В это время захрипела рация. Как я понял, мой напарник, плотно отужинав и не найдя меня на маршруте, по телефону, через дежурного, разыскивал бестолкового «молодого». Боясь, что характерный хрип рации спугнет молодого человека, и он исчезнет среди тысячи будочек и вагонов огромной станции, я выключил средство связи, и вступил в огромный цех, освещенный мерцающим светом десятков светильников, где среди грохота металла и остовов огромных электровозов, суетилось несколько людей. Мою цель видно не было, я собрался двинуться в глубину цеха, понимая, что время идет буквально на секунды. Если он здесь работает, то спрятав сумку в какой ни будь металлический ларь и переодевшись в спецовку, он будет в полной безопасности. Сделав два шага, я боковым зрением увидел две двери, с украшенные большими буквами, намалеванными рыжим суриком: «М» и «Ж». Естественно, я открыл дверь «М». Облупленная эмалированная раковина с капающим краном, и две двери кабинок. Одна дверь была чуть приоткрыта, а за второй, запертой, слышалось шуршание бумаги. Я отступил на шаг, и ударил тяжелым сапогом возле блестящей хромированной ручки, думая, что будет неудобно, если там какой-то слесарь, сидя на корточках, мнёт старую газетку перед использованием. Служащий шпингалетом гвоздь вырвало из картонного дверного полотна, дверь с грохотом распахнулась, явив мне пригнувшегося от испуга парня, потрошащего дамскую сумочку и бросающего, очевидно, не интересные ему бумаги в журчащее «очко». Парень растерялся лишь на мгновение. Он кинул мне в лицо сумку и пошел в безнадежный прорыв. Сумка, ударив в мое плечо, отскочила вниз и упала в «толчок», а я, не тормозя, снес с места паренька, весившего меньше меня килограмм на двадцать. Законы физики никто не отменял, парень отлетев на чугунную трубу, сполз по кафельной стенке и сомлев, прекратил сопротивление. Я начал подтягивать рацию, спутавшуюся на боку с ремнями портупеи, когда сзади раздался шум, и грубый голос задал мне резонный вопрос:
— Мент, ты оху…..?
Я обернулся. Возле журчащей раковины, стояли трое «работяг», в замасленных спецовках, с какими-то зловещими железяками в руках, и смотрели на меня и паренька, как-то, особенно не добро. По предыдущей жизни я помнил, что народ здесь был суровый, а смертельный травматизм от встречи с движущимся по ангару депо локомотивом частенько имел место быть. Какие еще тайны хранило старое депо? Становиться одной из них мне не хотелось совершенно. Особенно мне не понравился один из слесарей, с жестким, узким лицом и синими «партаками» на кистях, подобравшийся ко мне как-то особенно близко.
Я положил ладонь на голову грабителя, безуспешно пытавшегося встать, а второй рукой усиленно зашарил по поверхности «виолы», пытаясь нащупать регулятор громкости. Наконец раздался спасительный щелчок, я повернул регулятор на максимум, и помещение туалета заполнил немного злой, то такой родной голос дежурного:
— Двести двадцать восемь, ответь Каргату. Двести двадцать ……
Я прижал тангенту ко рту, и затараторил, надеясь, что меня кто ни будь услышит:
— Каргат, Каргат, я двести двадцать восемь, нахожусь в розовом здании пассажирского депо, задержал грабителя с сумкой, требуется помощь….
Когда дежурный задал вопрос в эфире, кто из автопатрулей сможет подъехать ко мне, я успокоено выдохнул и искренне улыбнуться «работягам»:
— Ну что, ребята, понятыми будете?
Первым на место событий прибежал Дима, который сразу развил бурную деятельность — достал из унитаза сумочку и намокший паспорт потерпевшей, сполоснув их под струей воды в рукомойнике, попытался, хотя и безрезультатно, выловить размокшие бумажки из толчка. Через десять минут прибыли два автопатруля, работяг разогнали по рабочим местам, быстро нашли понятых из числа ИТР, составили протокол изъятия паспорта и сумочки, и повезли жулика, а одновременно слесаря третьего разряда по ремонту подвижного состава этого депо, в узилище, а мы еще пару часов, неспешно, прогуливались по тихим и безлюдным улицам Нахаловки, где Дима вдумчиво и обстоятельно рассказывал мне о допущенных, по его мнению, мной тактических и процессуальных ошибках, а я только кивал и угукал.
— Понимаешь, Павел, ты вообще не вправе ничего делать самостоятельно.
— Угум.
— А ты ничего никому не сказал, поперся один, связь отключил….
— Бля, Дима, но сколько можно? Ты от меня что хочешь услышать? Что я, пока ты будешь на ужине, буду в кафе сидеть? Так на продавщицы меня сразу жалобу накатают, что людей грабят, а я манты кушаю. Ты тогда на ужин не ходи, а сиди рядом, меня за руку держи. Или все- таки будешь спокойно кушать ходить?
По лицу Димы читалось, что кушать хочется чуть больше.