Поступь империи
Шрифт:
– Так и сделаем, а то у меня уже мушки перед глазами мелькать начинают,– устало откликнулся Кузьма.
Наши посиделки все же не смогли закончиться очень рано, но все же, благодаря стойкости присутствующих нам удалось оказаться в своих обиталищах до полночи.
Через пару дней наших посиделок к нам в компанию, попал друг Николая Волкова, Михаил Лесной один из младших сыновей боярина Первака Лесного, которому едва исполнилось 19 лет. Не сказать, что из него идеи сыпались, будто из рога Изобилия, скорее наоборот. Вот только сами замечания, которые он с удовольствием вставлял по некоторым вопросам, обсуждаемых нами
Для чего все мы это делали? Не знаю, да и мало мы тогда думали, что будет дальше, просто захотелось что-то создать, чистое и светлое, чтобы потом можно было сказать, гордо выпячивая грудь вперед, мол «Вот поглядите, это мое!»
Следующий день мы засиделись до полуночи, спорили, ругались, кричали, доказывали друг другу, что точка зрения оппонента неверна и в корне не правильна. Перья для письма противно чиркали по бумаге, выводя буквы совершенно новой «химеры». Баловство взрослых мужей понемногу переросло в нечто большее, готовое вылупиться при малейшей трещине «яйца». Правда сама работа, кропотливая, скучная, но от того не мене важная, чем сама идея, только началась, «высасывая» силы из меня и моих соратников, штат которых немного увеличился, приняв к себе еще и Михаила, с жадным энтузиазмом взявшегося за новую, необычную работу.
В итоге новый день мы встретились сразу же после моих занятий. Из-за вчерашних споров у всех были осипшие и охрипшие голоса, но это отнюдь не убавило наш пыл.
– Друзья, а для чего мы все это делаем?– спросил всех Кузьма, отрываясь от написанных своей рукой строк Устава.
Его усталые глаза переходили с одного друга на другого, высматривая что-то.
– Как для чего?– изумился Александр.– Для, того чтобы ясное дело помочь, нашему государю-батюшке, в его непосильных заботах!
– Ну да, это как раз и понятно, «Служи Царю своему как самому себе, будь предан ему, как родному отцу…»,– прочитал строчки из Устава Кузьма.– Но для чего все это? Разве у нашего государя нет своих помощников?
– Помощники, то есть, поручик, но вот служат они моему батюшке пусть и верно, но отнюдь не бескорыстно, порой так извращая его начинания, что и смотреть тошно,– сказал я Кузьме.
Про себя же подумал, что если все получится, как я хочу, то в случае нужды можно и против гвардии кое-что противопоставить, а если уж вспомнить о техническом прогрессе…
«Мда… вспоминать действительно придется,– подумал я, вспоминая недельные трепыхания над чертежами казнозарядного штуцера и самих воспоминаний о первых нормальных винтовках, которые начали производить только во второй половине 19 века».
– Да и тебе самому не хотелось бы быть немного больше, чем просто поручиком или даже капитаном гвардии?– спросил Кузьму барон, глядя тому в глаза.
– Если бы я этого не хотел, то не сидел бы здесь,– ответил поручик Астафьев.
– Тогда и нечего смущать нас тут!– весело сказал Сашка, посыпая песком черные строчки на бумаге.
– Да я и не смущал, кажется,– буркнул сын боярина Микулы.
– Тогда, раз уж Устав написан, то надо ему кому-то вручить, тем, для кого он будет самой нужной книгой на протяжении жизни,– шевеля затекшими руками, сказал я.
– А что тут думать, раз уж везде в Уставе упомянуты «витязи», то пускай и будет у нас… корпус Витязей,– предложил Николай, делая пометки в дневнике, постоянно носимым с собой.
– Нет, не совсем так, раз уж мы хотим помогать русскому государю, то и название нашего детище должно об этом не только говорить, оно должно кричать об этом,– не согласился я с предложением Николая.
– Пускай тогда будут «Русские витязи»– предложил Кузьма.
– А вот это уже что-то,– обкатав на языке словосочетание, понял, что смысл и звучание вполне годятся для названия корпуса.– У кого-то еще есть предложения?
– Нет, это наиболее подходящее,– сказал Николай.– Вот только принимая его, мы в случае успеха в будущем не сможем привлекать другие народы и национальности в корпус…
– Я об этом уже думал, и пришел к выводу, что это неизбежно и даже необходимо. Те отроки, которые войдут в корпус, должны чувствовать свою избранность, пускай сначала они не поймут этого, но со временем станут настоящим оплотом, наших идей. Причем не каменным, а живым, несущим наши мысли в себе,– подумав, сказал я, гладя подбородок рукой, чувствуя пробивающуюся мужскую поросль.
– Тогда, необходимо написать в Устав, отдельно от всего сам способ набора в корпуса, чтобы ни у кого не возникло ненужных вопросов в последствии,– оторвавшись от завитушек на бумаге, задумчиво сказал Николай.
– А что если так: «… русские отроки, тринадцати – четырнадцати весен, могут, с позволения родительского и собственного желания поступить в сей корпус, для служения Царю, Вере и Отечеству, неся с собой узы братства и русского единства»?– предложил я свой вариант приписки.
– Хорошо, но не слишком ли напыщенно?– спросил Артур.
– Нет, это как раз самое оно,– ответил за меня Кузьма.– Любой отрок мечтает о том, что именно он будет богатырем, пускай большая часть из них и понимает, что это вряд ли возможно. Но вот тут то, как раз и будет для них та самая отдушина, в которую они смогу пойти, для осуществления своих мечтаний.
Глаза поручика блестели, словно именно он должен сделать свой выбор, и сейчас ему никак не больше четырнадцати весен.
«А ведь для Кузьмы то это и не игра вовсе, пускай и взрослая…– огорошило меня «свалившееся» откуда-то сверху откровение».
– Но отроки вырастают, и у них появляются взрослые мысли, друзья…– добавил ложку дегтя в нашу «бочку меда» Михаил, о чем-то напряженно думавший все время.– И честно сказать потом они могут стать проблемой не хуже стрельцов…
– Ну, ты сравнил, скажешь же,… стрельцы,– презрительно сказал Александр.
– Нет, Саша, Миша прав,– я не разделял такого же подхода к данному делу как мой друг помещик, благо, что пример тысячелетий перед глазами был в избытке.– В любой, даже совершенной группе людей, начинается ее увядание, как моральное, так и идейное, что приводит к бунтам, и прочим не нужным государству потрясениям. А все из-за чего?