Посвящение в Мастера
Шрифт:
Жена второго нового сумчанина... Точнее, старого номенклатурщика, сумевшего легко воскреснуть в коридорах новой городской власти и теперь живущего припеваючи на доходы от взяток и других добровольных приношений, регулярно поступающих от незадачливых местных бизнесменов, вечно открывающих, закрывающих и перерегистрирующих свои фирмы. Так вот, жена (естественно, далеко не первая по счету) старого, но еще вполне крепкого, способного подмять под себя не только фригидную супругу, но и четырнадцатилетнюю уличную дрянь, чиновника тайком от мужа попивала ночной коньяк. Как это не удивительно, но от пристрастия к хмельному деликатесу ее отучили ужасные Вадькины фишки. Старый козел заказал Ходасевичу облицевать плиткой его по-мещански
Последние две недели у Ходасевича наблюдался творческий застой: глина не внимала его сонному сердцу, говорившему с ней заплетающимся языком пальцев.
Месяц тому назад Ходасевич получил и быстренько слепил несложный заказ сервиз для немецкой овчарки и двух персидских котов. Заказ этот случайно обрушился на Вадьку от богатого и нетребовательного клиента. Заработав шальную тысячу десятью новенькими, как женские прокладки, купюрами, Вадька пребывал в сонной рассеянности и самодовольно поглядывал на мир, в ответ корчивший ему постную мину при скучной игре. Муза крепко осерчала на Ходасевича, сильно хлопнула дверью (правда, Вадька этого не заметил) и куда-то ушилась. Вот уже восемь дней подряд она не ночевала в душе, волочась, наверное, по душным вокзалам или бедным хибаркам, отданным внаем нищим художникам.
На душе было так пусто, сонно и тихо, что, не в силах вернуть вдохновение, Ходасевич решил нарваться на семейный скандал. Другого выхода нет. Стресс должен возбудить меня,- подумал Ходасевич и взял в руки, испачканные красной глиной, Данкор. Гончарный круг Ходасевича по-прежнему занимал одну восьмую часть кухни, постоянно путаясь под ногами жены. На круге уродливой пагодой застыла глиняная масса. В тот момент, когда Вадька измазанными в глине руками открыл свежий номер газеты, Нинка варила борщ. Она налила в сковороду подсолнечного масла, высыпала тертую морковь и мелко нарезанные лук и свеклу и уже собралась было добавить ложку-другую краснодарского соуса, но, будто почуяв неладное, бросила взгляд через плечо и увидела, как Ходасевич оставляет ужасные красные пятна на белых уголках газеты. Ну не сволочь ли!
– вспылила Нинка и метнула ложку краснодарского соуса на круг с бесполезной глиной, да тут же пожалела.- Красное на красном не видать. Надо было майонезом! Пускай хоть сметаной вперемежку с огуречным рассолом - Вадька все равно ничего бы не заметил. В эту минуту его внимание оказалось прикованным к крошечному объявлению на странице Досуг и развлечения:
8 марта в баре Собака баска Вилли откроется персональная выставка художника-керамиста Катарины Май Времени запор. Настройтесь на сенсацию! Нач. в 17.00.
От шальной пухленькой тысячи осталось штук шесть тонких и сухих, как высушенный лист подорожника, десятидолларовых бумажек, в которые он перевел последние свои гривни. Поискав потайное местечко на своем теле или в одежде, Вадька спрятал деньги в трусы, рядом с мужским хозяйством - не вытащит никто (кроме разве что неотразимой б..., которой он и так с радостью отдаст) да и сам, если что, случайно не просрет...
*2*
Ходасевич, сплюнув на дорогу, поймал такси. В салоне радиомужчины пели о любви: Лодочка, плыви в озере зари, но только о любви ты мне не говори. Лодочка, плыви - и не надо слов - по реке любви под парой парусов. За рулем сидела женщина лет 35-40, спрятавшая очевидную красоту
– невольно вырвалось у Ходасевича. Он секунду колебался, садиться ли вообще. Но таксистка глянула на него таким цепким взглядом, так хватанула им (не у всякого мужика хватка рук такая), что Ходасевич сначала обмер, как кролик перед удавом, а потом подался вперед, будто водительница и вправду хватила его за грудки.
– Ну ты, потише!
– опешил Ходасевич.
– Садитесь. Чего вы стали?
– мягко приказала таксистка.- Довезу как надо. Куда вам?
– Не знаю,- вырвалось неожиданно у Ходасевича. Отведя взгляд от непонимающих и, как показалось ему, одновременно все понявших женских глаз, он проворчал.- А вы, вообще-то...
– Умею ли я водить машину и не поверну ли на ближайшем перекрестке на тот свет?
– с едва уловимой, щадящей иронией продолжила Вадькину мысль таксистка.
– Ну да. Права-то у вас есть, надеюсь?..
Такси выехало на вторую полосу и прибавило скорость.
– А куда мы едем?
– забеспокоился Ходасевич.- Я же ничего не сказал!
– Так говорите скорей!
– властным тоном потребовала таксистка и неожиданно расхохоталась - весело, заразительно. Ходасевич посмотрел на нее и подумал: А ведь красивая баба! Потом, секунд через десять, еще: А, может, ну ее, эту выставку?
– Нет!
– словно прочитав его мысли, отрезала таксистка и снова улыбнулась. Затем совершенно серьезным тоном добавила.- Нет, мужской человек!
На такси накатила слепящая волна света, мягко обтекла лобовое стекло, дверцы, крышу и, торжествуя и блестя, устремилась дальше, заливая улицу и фасады домов. Мир вокруг преобразился, напитанный энергичным солнечным светом. По всем приметам, казалось, наступили теплые апрельские деньки, а не ранневесенний мартовский день.
– Вам не приходит на ум аналогия прекрасного сегодняшнего дня с библейским сюжетом?
– затормозив у светофора, спросила таксистка.- Помните, когда Моисей повел за собой египетских рабов, фараон послал в погоню за ними войско?
Ходасевичу стало неловко: он никогда толком не читал Библию.
– Ну как же? Вспомните: Моисея и его людей спасло чудо! Море вдруг расступилось и спасло их, пропустив по обнажившемуся дну. Так и этот денек. Бог словно пожалел нас, баб, перенес сегодняшний день в будущее, в апрель или май. А завтра ход времени, скорее всего, вернется на круги своя и опять наступит зимняя весна.
– Зимняя весна, мужской человек... Как-то странно вы выражаетесь,заметил Вадька и глянул искоса на таксистку. Ее высокие скулы расцвели двумя розовыми, не утратившими еще свежести бутонами щек - женщина улыбалась. Ходасевич вдруг разозлился.- Если вы такая умная, что ж не открыли свою фирму?.. Или... или не сидите дома и не управляете своим мужем? А не этим задрыпанным фордом?!
– Чем вам не нравится мой форд? Он надежней большинства мужских людей! мягко упрекнула таксистка. В ее голосе Вадька к своему неудовольствию уловил то же природное сопротивление, которое свойственно, например, меди или золоту - мягким, но все же металлам.
– Ну вот опять - мужских людей! Сказали бы просто: Ненавижу мужчин! Они такие-сякие, зарабатывают мало, жрут много! И вообще, толку от них как от козла молока!.. Я тогда бы вас, может, и понял. А то хуже матюка - мужской человек!
– Ходасевич разошелся не на шутку. Стресс, которого он безуспешно добивался во время ссоры с женой, наступил только сейчас. И кто его, Вадьку, достал? Какая-то щекастая таксистка, которую он в первый и наверняка в последний раз видит!
– Теперь ваша очередь! Признайтесь, что вы такого сделали, чтобы у вашего мужика душа горела, руки горели? Чтобы он не чувствовал под собой ног, не жил, а летал при одной только мысли: Господи, какая у меня женщина! А музы кто, черт подери?!