Посвящение в Мастера
Шрифт:
– Унитаз,- подсказала Катарина.- Часы, плавно переходящие в унитаз. Именем этой работы названа вся моя выставка - Времени запор.
– Отчего так?
– продолжая вертеть в руках удивительный запор, спросил Вадька.- Зачем время пускать туда же, куда и...
– А ты всегда используешь свое время разумно?
– недоверчиво усмехнулась Катарина.- Це-ле-со-об-раз-но?.. Не поверю! Наверняка ведь просираешь немало часов!
– Всякое бывает,- согласился Ходасевич.
– Вот видишь,- Катарина небрежно расчистила от своих поделок место на столе и, высоко задрав полы платья, уселась. Ходасевич уставился на ее ножки в светлых колготках.- Садись, еще будет время поглазеть. Время у нас часто уходит насмарку. А знаешь, в каких случаях?.. Когда у нас возникают проблемы с инспирацией. У тебя, кстати, как сейчас
– С чем-чем? Катарина, лучше б ты материлась! Тебе это больше идет, а мне понятней!
– Эх, ты, невежда! Не знать значения такого слова! Да ты и часа не можешь без него обойтись! Это твой воздух, Вадик, твой хлеб, твоя самая большая любовь!
– Ну вот, запричитала! Моя самая большая любовь - это любовь музы, которая как кинула меня месяц назад, так с того дня носа и не кажет!
– А я о чем говорю? Инспирация - это молоко из груди твоей неверной музы!
– Ну-ну, потише! Моя муза слишком молода, чтобы я из ее груди молоко сосал!
– А ведь сосешь,- Катарина томно потянулась, закатила кокетливо глазки, сладко провела языком по верхней губе (и проделала все это так искусно, так артистично),- сосешь ведь, глупенький, и упиваешься этими редкими мгновеньями!
– потом вдруг резко наклонилась навстречу Ходасевичу и ужалила-поцеловала его в шею, оставив неровный пятак засоса. Подняла голову и разразилась густым, как барабанный марш, хохотом.
– Что ты делаешь, ненормальная?!
– Вадька шутливо оттолкнул от себя девушку и тоже рассмеялся.- Хоть ты тресни, но не стану я сосать у своей музы грудь!
– Ну и дурак!
– не на шутку разозлилась Катарина.- Инспирация - это вдохновение, балда!
– А по-моему, внушение,- уже не так непримиримо, но все же продолжал упрямиться Вадька.
– Нет, вдохновение! Твое духовное сношение с Богом... А по большому счету - может, и внушение. Господь внушает тебе гениальные свои идеи и проекты, осеменяет ими твое неразвитое, никудышное, как глинозем, сознание. И часто делает это совершенно напрасно. Ведь ты неблагодарный, ограниченный и без царя в голове! Это ж надо - унитаз со свистком! Такое только ты мог придумать!
– А ты лучше, что ли? Приравнять время к продуктам пищеварения! А?.. У меня унитаз-фарс получился, а у тебя штучка похлеще - толчок-палач! Так что, Катарина, мы с тобой одного поля ягоды,- философски заключил Ходасевич. Затем весело так глянул по сторонам: - У тебя выпить ничего нет?
– Нет... не одного поля,- глядя на Вадьку совершенно серьезными, бледно-зелеными, цвета разведенного виноградного сока, глазами, не согласилась Катарина.- Ты, Ходасевич, уничижительно относишься к вдохновению.
– Я мастер. Зачем мастеру вдохновение?
– Тогда тебе и муза ни к чему.
– Ну, это ты зря! Муза - совсем другое дело. Без нее мне никак нельзя!
– Дурачок! А муза что дает тебе? Вдохновение! На то она и муза!
– Ну ты сказала! Разве можно назвать вдохновением то, что дает муза? Это все равно что наше Сумское море приравнять к Черному или Балтийскому! Лужу к морю! Ты понимаешь, о чем я говорю? Разве вдохновеньице, назовем его так, разве вдохновеньице, дарованное музой, может сравниться с тем подъемом, который ощущаешь, когда к тебе неожиданно приходит... Бог? Да, Бог! Как же редко случается со мной такое!.. Тебя удивляет, что я вспомнил о Боге? Но вдохновение и в самом деле милость Божья! Лишь Его одного. По сравнению с ним импульсы, которые временами сообщает нам муза,- детский лепет! Ведь музой оборачиваются исключительно земные вещи. Ну, какой пример привести?.. Цветущий сад - первое, что сейчас пришло в голову. Он создает поэтическое, ни к чему не обязывающее настроение. Из-под пера как бы невзначай сыплются легкие буквы-лепестки, которым уготовано скорое увядание. А вокруг витает повторяющийся из года в год аромат весеннего сумасшествия!.. Банально? А что ты хочешь - музы давно уж превратились в апатичных ведьм и привидения. Поэтому ничего оригинального от них не дождешься!.. Или вот другой пример, еще более избитый - женщина, любимая, казалось бы, до конца жизни. Или обреченная тихая осень... вся из себя парадная, как гроб нового русского. Да мало ли таких примеров, примеров пришествия к нам музы! Даже великое творчество имеет земные корни. Ну, кроме тех редких случаев, когда кистью или словом управлял Господь. Да... Но вот что еще я хотел сказать. Не случайно, думаю, вдохновение... или, как ты выразилась, инспирация рифмуется с конспирацией. То, что мы очень редко (или вообще никогда!) переживаем, испытав Божью благодать, милость Его,- это большое таинство. Это очень интимно. Мы бережем вдохновение в сердце своем и разуме. Скрываем от приставучих взглядов соглядатаев. А потом беременеем какой-нибудь Его идеей, вытолкнутой на поверхность сознания окрепшим в нас вдохновением. Вынашиваем в себе чудо, ходим с ним по улицам, ложимся спать, обдумываем его, присматриваемся к нему, обратив внутрь себя бездумный, как могло бы показаться со стороны, взгляд. И вот - рожаем. А бывает, роды наступают сразу - бурные, стремительные, вызывающие у нас спазму в горле и слезы на глазах. Будто нетерпячее вдохновение пинком вышибло из нас дитя скоротечного нашего творчества...
– Сам придумал или кто надоумил?
– остановила Вадькин поток сознания Катарина, внимательно следившая за ним больше даже не взглядом, а полуоткрытым ртом, словно в нем скрывался Катаринин третий глаз. Ходасевич, продолжая сидеть на столе среди керамических поделок, с нарочитой беспечностью раскачивал левой ногой.
– А Бог его знает, откуда это из меня поперло!
– Но ведь поперло. А ты не смущайся! Мне сподобалось. Пойдем, я тебе кое-что покажу!
– Катарина неожиданно спрыгнула со стола и потянула за руку Ходасевича.
Они вернулись в большую барную комнату. Стали пересекать ее по диагонали, направляясь к стойке, сверкающей сквозь смрад и завесу дыма стеной из золотых и рубиновых бутылок. Как вдруг Ходасевич поскользнулся на капустном листе! Неуклюже взмахнул левой рукой, при этом правая стремительно спикировала и наверняка врезалась бы в замусоренный пол, если бы не вовремя подоспевшая помощь - Ника умудрилась поймать Вадькину летящую руку и резко потянула на себя. Тпр-ру, залетная!
– смеясь, прокричала она. Ника была совсем голая, лишь капустный лист прилип к ее женскому естеству.
– Спасла, Ника! Теперь я твой должник,- царапнув взглядом по ее безнадежно худому телу, сказал Ходасевич.
– Да че там, пустое! Сейчас спасся - завтра будешь драться!
– Слушай, Ника, я что-то не пойму. А где твой стриптиз?
– дурашливым тоном поинтересовалась Катарина.
– Мой стриптиз совсем скис! Том, толстая сорока, унес на хвосте всех моих зрителей! Даже муженек не устоял от соблазна поиметь на халяву деньжат,сообщив эту новость, Ника решительно махнула рукой, словно раз и навсегда от чего-то отмахивалась. Ходасевич посмотрел в сторону, от которой отмахнулась Ника, и увидел бывшего заказчика. Том с белоснежным пузом, выпиравшим из черного фрака, бодро покачивая фрачьими фалдами, и в самом деле походил на разжиревшую сороку. Он о чем-то без конца трещал-верещал. Но толпе, собравшейся вокруг Тома, никакого дела не было до этого сходства. Все азартно играли в дартс. На карте Сум, приколотой к черной доске (на которой еще оставался виден обрывок надписи мелом: ...льмени - 5,8 грн. ...иво - 2,1 грн. ...роженое - 1,2), ярко-желтым фломастером были намалеваны пять-шесть неровных кругов, расходящихся вокруг единого центра. Над самым большим кругом пламенела размашистая надпись: Завоюйте Сумы для Тома! На-ка, выкуси!- пробормотал Ходасевич, но, к сожалению, был вынужден отметить, что большинство собравшихся вокруг Тома не разделяют его, Вадькину, точку зрения. Люди, держа в руках оранжево-красные баночки не то с чернилами, не то с тушью, обмакивали в них пернатые дротики и самозабвенно метали в разрисованную карту, один за другим зарабатывая очки и шальные деньги. Карта, испещренная многочисленными красными потеками, отчего-то вызвала у Ходасевича ассоциацию с распятым телом. Вадька невольно даже перекрестился в душе.
На глазах у Ходасевича Том вынул неслабую пачку гривен и протянул ее молодому парню с наголо обритой головой и в рубашке навыпуск, на которой был изображен фрагмент охоты на китов. Том сказал, похлопав парня по плечу (отчего тот вдруг зыркнул недружелюбно на Тома): Вот стрелок! В одиннадцатый раз подряд завоевывает мне центр! Вадька инстинктивно потянулся к толпе, глаза его зло заблестели двумя волчатами, но Катарина, хохотнув обычным своим баском, остановила его за руку: Погоди, у тебя будет возможность настреляться!