Потаенный Город

Эддингс Дэвид

– Не может быть!

– Еще как может, ваша светлость. Видно, у кого-то в Эмсате оказалось весьма извращенное чувство юмора. Он потрудился вкатить бочку с вином в кабинет Авина, сунул его в бочку и заколотил гвоздями крышку. Авин, похоже, умер не сразу. Под ногтями у него были щепки, а на крышке изнутри – следы царапин. В кабинете было чертовски грязно. После того как Авина выловили из бочки, вино вытекало из него еще добрых полчаса. Дворцовые слуги изо всех сил старались отмыть его для похорон, но вы же знаете, как трудно свести винные пятна. Авин был весь пурпурный, когда

его возложили на похоронные носилки, чтобы отпеть в Эмсатском соборе. – Гонец задумчиво потер щеку. – В жизни не видывал более странного отпевания. Первосвященник Эмсата все пытался сдержать смех, читая заупокойную молитву, да только ему это не слишком удавалось, и понемногу вся паства начала заливаться хохотом. Вообразите только – Авин возлежит на носилках, размером с полувзрослого козла и лиловый, как спелая слива, а вся паства в соборе так и покатывается.

– Во всяком случае, его наконец-то заметили, – вставил Комьер. – Для Авина это всегда было важно.

– О да, лорд Комьер, его заметили, и еще как! Никто в соборе не сводил с него глаз. Потом, когда его положили в родовом склепе, весь город закатил пирушку, и мы поднимали тосты в память об Авине Воргунссоне. С приходом зимы в Талесии трудно отыскать, над чем бы посмеяться, однако Авин ухитрился припасти нам веселья до самой весны.

– Что это было за вино? – с серьезным видом спросил патриарх Бергстен.

– Арсианское красное, ваша светлость.

– И какого года?

– Позапрошлого, я полагаю.

– Урожайный год, – вздохнул Бергстен. – Вино никак нельзя было спасти?

– Никак, ваша светлость, – после того, как Авин отмокал в нем добрых два дня. Бергстен вновь вздохнул.

– Какая жалость, – скорбно проговорил он. И рухнул на луку седла, сложившись пополам и подвывая от неудержимого хохота.

***

Когда Улаф и Тиниен въехали в предгорья Тамульских гор, там уже царил холод. Тамульские горы были одной из тех географических странностей, что тут и там разбросаны по свету, – горстка изъеденных временем и непогодой гор, никак не связанных с окружающим ландшафтом, и несколько пиков повыше, обильно поросших ельником и соснами. На более пологих склонах Тамульских гор росли дубы, сбросившие листву в преддверии зимы.

Рыцари ехали осторожно, стараясь держаться открытых мест и шуметь, издалека объявляя о своем присутствии.

– Неумно застигать троллей врасплох, – пояснил Улаф.

– Ты уверен, что они здесь? – спросил Тиниен, когда они углубились в горы. Улаф кивнул.

– Я видел следы – или, по крайней мере, те места, где они пытались замести свои следы, – а также свежую грязь там, где они закапывали свой помет. Тролли прилагают немало усилий, чтобы скрыть свое присутствие от людей. Ужин легче изловить, если он не подозревает, что ты близко.

– Тролли-Боги обещали Афраэли, что их создания больше не будут есть людей.

– Должно пройти не одно поколение, прежде чем эта мысль угнездится в сознании самого тупого тролля, – а тролли бывают очень тупы, когда им этого хочется. Лучше нам не терять бдительности. Как только мы выберемся из предгорий, я совершу обряд, который призывает Троллей-Богов. Тогда уж мы будем в безопасности. Опаснее всего здесь, в предгорьях.

– Почему бы не совершить этот обряд прямо сейчас?

Улаф покачал головой.

– Это невежливо. К Троллям-Богам следует обращаться высоко в горах – в настоящей стране троллей.

– Это не страна троллей, Улаф.

– Была. Давай-ка подыщем место для ночлега.

Они разбили лагерь на ступенчатом каменном уступе, где спины их прикрывала прочная скала, а впереди круто ниспадал каменистый уклон. Рыцари по очереди несли стражу, и, когда первый слабый отблеск зари начал понемногу вымывать темноту с пасмурного неба, Тиниен потряс Улафа за плечо.

– В кустах у подножия утеса что-то шевелится, – прошептал он.

Улаф сел, нашаривая рукой топор, и прислушался.

– Тролль, – секунду спустя сказал он.

– Откуда ты это знаешь?

– Кто бы там ни шумел, он шумит намеренно. Олень не производил бы столько шума, а медведи уже залегли в зимнюю спячку. Тролль хочет, чтобы мы знали, что он здесь.

– Что будем делать?

– Подбросим хвороста в костер – пусть знает, что мы проснулись. Положение у нас сложное, так что не будем торопиться. – Улаф отбросил одеяла и поднялся, а Тиниен тем временем подложил в огонь сухих сучьев.

– Пригласим его погреться? – спросил он.

– Ему не холодно.

– Это в такой-то мороз?

– А для чего, по-твоему, у него шерсть? Тролли разводят костры ради света, а не затем, чтобы греться. Почему бы тебе не заняться завтраком? Он вряд ли станет что-то делать, покуда совсем не рассветет.

– Сейчас не моя очередь стряпать.

– Я должен нести стражу.

– С тем же успехом это мог бы делать и я.

– Ты не знаешь, что именно нужно высматривать. – Голос Улафа был воплощенная рассудительность – как всегда, когда он находил предлог не заниматься стряпней.

Постепенно светлело – зрелище, на которое никогда не надоедает смотреть. Глядишь на темное пятно в окружающем тебя лесу – и вдруг осознаешь, что там, где секунду назад была только тьма, теперь видны деревья, кусты и камни.

Тиниен принес Улафу тарелку с дымящимися ломтями окорока и кусок зачерствевшего хлеба.

– Оставь окорок на вертеле, – посоветовал ему Улаф.

Тиниен в ответ что-то проворчал, взял свою тарелку и уселся рядом с другом на краю скальной ступени. Они ели, посматривая на березняк, который рос на пологом склоне, прямо под ними.

– Вот он, – серьезно сказал Улаф, – прямо вон за тем большим камнем.

– Верно, – отозвался Тиниен, – теперь и я его вижу. Его трудно различить в лесу, правда?

– На то он и тролль, Тиниен. Тролли – часть леса.

– Сефрения говорит, что мы с ними в дальнем родстве.

– Может быть, она и права. Между нами и троллями не так уж много различий. Они больше нас и имеют свои предпочтения в еде – вот и все.

– И долго это может продолжаться?

– Понятия не имею. Насколько мне известно, такого прежде еще не случалось.