Потапыч
Шрифт:
– Подлы хул, цобе чи не помозе!!! – взревел детина, бешено пуча глаза, наливающиеся янтарным светом.
– Да постой ты! Может, поговорим… – попробовал я наладить какой-никакой диалог с бешеным психом.
– Заклянча са не страшны для правдивому Потопыха! – надменно перебил меня псих.
При этом с ним происходили какие-то безумные изменения: он, и так немаленький детина, раздавался в плечах, лицо вытягивалось, становясь мордой. А богатый мех на парусиновой одежде ПЕРЕПОЛЗАЛ на принимавшую звериные черты фигуру! Или мне так показалось, но ожидать окончания трансформации я не стал, попробовав, для начала, повторить тот же финт, что и с рысью. В смысле создать под ногами психа бочаг с ледяной водой – пусть охладится.
Правда, толка от этого не было: приобретающий
НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ!!!
Особенно – так глупо! На меня наваливалась чернота, мерзкая морда смотрела на меня, скалясь, а перед глазами замелькали события последних дней…
Стоп! Рысь прыгнула на меня и, скорее всего, убила. А точнее: нанесла смертельные повреждения. Она наверняка повредила мне шею и позвоночник: я старался отогнать мысли об этом, но, скорее всего, так и было. А я после этого не умер. И не умер не просто так: я не ВЕРИЛ в такую дурацкую смерть! А значит, в этом месте тело – всего лишь форма, да и целостность его не критична. Не удивлюсь, если шрамы от когтей на плече и боку появились потому, что я считал, что они ДОЛЖНЫ быть. А в этом безумии или посмертии воля и желания – первичны. И я – просто не желаю умирать и точка!
С этими мыслями я… пришёл в себя. Да, я болтался на клешне этой звероморфной сволочуги, но наплывающая на сознание темнота просто исчезла. И злобно улыбнулся в скалящуюся пасть оборотня – ну а как ещё назвать зверюгу, минуту назад бывшую человеком?
На мою ухмылку этот оборотень перекосился, злобно ощерился, ударил второй лапой, разрывая мне бок. Только я уже понял – я тут мёртв, травмирован только тогда, когда сам поверю, что это так. Ну, может, если меня именно сожрут – не так, но до этого знаменательного момента – пофиг. То есть, я представил и даже почувствовал себя туманом – и когтистая лапа прошла через мой бок, не встречая сопротивления. А после – бок был как бок, тёмный туман собрался обратно.
Оборотень взревел совершенно жутко, отскочил, отдёргивая лапу, на которой я бултыхался. Я мимоходом пожалел о своей нерасторопности – можно было, ну я не знаю, мясорубку какую-нибудь в груди представить, была бы котлета “по териантропски”. Но – не успел. А отпрыгнувший от меня оборотень пригнулся к земле, выглядя уже не как искажённый зверообразный человек, а как здоровенный, огромный и очень злостный медведь. Щурился на меня своими янтарными глазами, низко рычал. А вокруг него заплетался в кольца и дуги разноцветный туман, в котором преобладал янтарный цвет. Я стал воображать всякие гадости в адрес оборотня: как-то мне, несмотря на то, что я понял момент с податливостью окружающей реальности воображению, было удобнее с “реализмом”. Ну, в смысле, ямы под оборотнем, дерево, на него падающее. Да молния, чёрт возьми, с неба (ударила, на удивление!). Только всё это не давало никакого реального эффекта, притом, что от всяких глупостей типа “не убивать” я быстро и резко излечился рукой оборотня в грудине. Очень действенная против пацифизма вещь оказалась, хотя я этой хворью и без того не слишком страдал.
То есть, последствия моего воображения реализовывались, но или рассеивались в плотном многоцветном тумане, либо просто игнорировались сволочугой: ямищу под оборотнем я навоображал на зависть заслуженной бригаде экскаваторов, только эта тварь повисла в воздухе, поддерживаемая сплетениями светящегося тумана. Тем временем потоки светящегося тумана сплелись в фигуру, если не пугающую (я ОЧЕНЬ хорошо понял, что бояться в этом месте – верная смерть), то внушающую серьёзные опасения. Здоровенный, сначала светящиеся-туманный, а потом – слегка прозрачный медведь, в середине которого оборотень фактически скрылся. Метров в пять ВЫШИНОЙ медведь! Здоровый, злостный… Глянул на меня с таким выражением морды, как будто я у него годовой запас мёда спёр, да ещё и в берлогу насрал. Без особой злобы (к моему некоторому удивлению), а в стиле “ка-а-а-ак же меня доста-а-а-ли…”. И тут же, не сходя с места, раззявил огромную пасть и рявкнул на меня. И не просто так рявкнул: от этого рывка по воздуху пошли волны, заметные глазу, а в мой адрес полетела просто куча призрачных животных, типа парочки, которой оборотень меня с самого начала воевал. Всякие, которых из-за скорости и скученности (и призрачности) и не опознать-то толком. Хотя раскидистые рога, щетинящиеся иглы, всякое такое – я мимоходом отметил.
Как с этим бороться – я знал, хотя было это не настолько просто, как с парочкой ласок. То ли и вправду на воображение тратилась какая-то энергия, то ли, как ни смешно, само воображение воображало, что чем больше – тем тяжелее. Чёрт знает, в общем. Но не допустить этот поток зверятины было ощутимо тяжелее, чем парочку, я напрягся, сконцентрировался… И меня заверещало, а в голове всплыла картинка смыкающихся челюстей! Этот сволочной медведь, пока я валандался с его “звериным плевком”, меня просто заточил! И я даже не понял, когда…
Окружал меня плотный, жаркий, противный и склизкий полумрак. И ощущения были не из приятных, но пошло всё оно в жопу! И, не желая быть сожранным, я стал представлять уже себя злостной, шипастой, зазубренной колючкой. Ну, раз я могу становится туманом, пропуская через себя удары, то и изменить форму смогу, хотя и неуютно. Но в брюхе здоровенного медведя – ГОРАЗДО неуютнее, так что сделал. Вполне успешно, шипы и зазубрины, которыми я стал, вонзились в окружающие меня медвежьи недра, округа завибрировала, раздался рёв косолапого, протестующего против поведения “перекуса”. А нехрен жрать всякую гадость, мысленно порадовался я.
Правда, медведь был не просто здоровым, но и, очевидно, не совсем тупым. Окружающие меня недра мало того, что перестали быть таковыми, но ещё и явно собезъянничали (что для медведя – хамство и попрание основ!) мой трюк. То есть, окружающее меня пространство ощетинелось зазубринами и шипами, сцепившимися со мной-колючкой. И стали бороться, пытаясь проткнуть-раздавить. Я – выворачиваться и думать, менять форму, вид и тип себя, как ни безумно это выходило.
И выходил какой-то безумный пат. Я медведю был неприятен, если не по зубам, то точно не по желудку. Но и сам не наносил твари достаточных повреждений (если наносил вообще). На колючки ответил колючками, на огонь, взревев – водой. А на меня накатывала злость, просыпалась клаустрофобия, а из неё – страх. Бояться – нельзя, это я уяснил, но бороться со страхом мог только бешенством. В итоге творилось натуральное безумие, как и сколько – чёрт знает, я просто не понимал, сколько времени прошло, как и что. В голове билась злоба и слова: “ПРОВАТЬ! УНИЧТОЖИТЬ! ВЫРВАТЬСЯ!” Менялась моя форма, форма моего окружения, время от времени чувствовалось удушье или боль. На определенный момент в меня начал впитываться ярко сияющий янтарный туман – я было возликовал, что всё, добил зверюгу. Но шип, чуть не разорвавший шипастые вращающиеся цепи, которыми я был в этот момент, меня разубедил. Вот только этот шип ткнулся в меня, замер и отдёрнулся. А окружающие меня медвежьи недра стали плотным туманом, без какой-бы то ни было структуры. И я замер, задумавшись – не была ли эта очередная попытка шипования агонией? И я, всё-таки, нанёс этому невозможному медведю смертельный ущерб?
И вдруг, впервые за всё это безумное противостояние, ко мне обратились. Оборотень, перед тем как началось – конечно что-то блеял. Хоть и рычал, но всё равно – блеял. Но это “что-то” проблеянное явно было ругательным. Кроме того – на неизвестном мне языке. Я все языки, достойные называться разумными, если и не знаю, то хотя бы знаком с ними на слух. И такой белиберды там точно не было, хотя знакомые слова проскакивали – что, кстати говоря, может ни черта не значить. Или значить что-то противоположное, типа “красной рожи”, что у каких-то там – комплимент красоте.