Потемкин на Дунае
Шрифт:
– - Здоровы были, братья по Христу,-- проговорил голос с челна.
– - И вы, братья молодцы, будьте здоровы.
– - Харько?
– - спросил Чеп ига.
– - Он самый.
По челну зашлепали кожаные, без подошв, чувяки. Здоровенный плечистый некрасовец обрисовался у кормы; с ним рядом не то болгарин, не то грек.
– - Проведешь?
– - спросил Чепйга.
– - Проведу,-- ответил, просовывая бороду, некрасовец.
– - Да, может, опять как тогда?
– - Ну, не напились бы, братцы, ракии, была бы наша кочерма. Не боитесь?
– - Кошевой звелел,-- гордо объяснил другой запорожец, Понамаренко-пушкарь,-- а что велено кошем, того ослушаться не можно.
Некрасавец помялся плечами, взглянул на своего сопутника.
– - А как поймают да на кол либо кожу с живого сдерут?
– - спросил он.
– - Ну, пой про то вашим бабам да девкам,-- презрительно вставил третий запорожец, Бурлай,-- а кожа на то она и есть, чтоб ее, когда можно, сдирали… Да черта лысого сдерут. Ты же, брат, коли договариваться, веди; а не то лучше и не срамись. Сколько?
Некрасовец условился, передал дукаты сопутнику, тот сел к веслам, и члены потянулись далее по реке. Товарищ некрасовца говорил по-русски.
В воздухе похолодело; к концу же ночи поднялся такой туман, что лодку от лодки трудно было разглядеть, и они держались кучей. В сырой, побуревшей мгле стал надвигаться то один берег, то другой.
– - Ну, братцы, кидай теперь сети да греби левей,-- тихо окликнул вожак,-- не наткнуться бы на их суда. Тут вправо за косой и Измаил.
Сети были брошены. Весла чуть шевелились. Вожак не ошибся…
В побелевшем тумане, как в облаке, против передней лодки обрисовалась громада двухпалубного, с пушками, корабля. Паруса убраны, у кормы ходит в чалме часовой. Не успели его миновать, возле -- другой, такой же, выше -- чуть видней -- третий. С последнего кто-то громко и сердито крикнул.
– - Что это?
– - спросил я некрасовца.
– - Ругаются, прочь велят ехать! Палками грозятся отдуть.
Лодки стали огибать остров против Измаила. Близились густые ивы, по тот бок пролива -- лесистый, в оврагах холм. Поднимался свежий утренник. Туман заклубился. Кое-где его полосы раздвинулись: из-под них обозначились белые стены, башни, ломаные линии земляных батарей и в две шеренги перед крепостью -- весь парусный и гребной турецкий флот.
Сильно забились наши сердца, когда из-за острова мы сосчитали суда, пушки на них и на крепости. "Ну, ваше благородие,-- обратился ко мне Чепига,-- бери карандаш да бумажку, наноси все на планчик". Я на спине запорожца набросал в записную книжку очерк крепости и стал перечислять суда. Оглянулся -- нет лодки некрасовца, как в воду канул.
– - Струсили, видно, собаки,-- сказали сечевики,-- да мы и без них вернемся.
Утро загоралось во всей красе; синий Дунай засверкал зеркалом, крепость ожила; раздались голоса вдоль берега, засновали ялики, где-то послышался барабан, заиграли турецкие трубы.
– - Что ж, ребята?
– - спросил я, поняв исчезновение лоцмана.-- Не отдаваться ж в полон живым?
– - Не отдаваться. Взяли, перевертни, деньги, да, видно, чертовы головы, нас и продали.
– - Выводи лодки к берегу,-- сказал я, кончив набросок,-- там камышами -- и в лес.
– - В гущине батька лысого найдут,-- прибавил Чепига,-- сперва вместе, а заслышим погоню -- врассыпную.
– - Хлеба осталось?
– - спросил я.
– - Осталось.
– - Ну, кого Бог спасет, авось и до своих доберемся.
Втянув лодки к заливу, мы с ружьями бросились на берег. Почва шла болотом, потом в гору, кустами. Сплошной безлистый лес сомкнулся вкруг нас. Сначала нам мерещилась погоня. Мы ускоряли шаги, чуть переводили дыхание. Но вскоре все стихло. В полдень мы отдохнули, закусили -- воды только не добыли -- и перед вечером подошли к окраине леса, окаймленного голым песчаным пустырем. Далее опять начинался сплошной лес. Чтоб нас не открыли, решено было пройти этот пустырь ночью.
Чуть смерклось, мы разделились. Одни, без перепон, направились к берегу в надежде поискать лодок, другие -- прямо долиной. У всех была надежда, что по ручью, протекавшему в долине, должны оказаться болгарские поселки. "Если нас не скроют, то хоть накормят, укажут путь",-- толковали мы, пробираясь по мягкому, белому песку. Учредив сей марш, мы шли долго. Начинался рассвет.
Вдруг что-то прозвучало. Окрестность будто охнула. Мы замерли. То был выстрел, за ним раздался другой. "Это наши",-- смутно пронеслось у каждого в мыслях.
– - Что ж, братцы,-- сказал я,-- ужли пропадать товарищам? Верно, их открыли; надо попытаться им помочь.
– - За мной!
– - крикнул Ловцов.
Мы взвели курки, направились к берегу. Песок сменился трясиной. Ноги вязли в болотной траве. И вот мы добежали. Стал виден берег. Вода забелела меж кустов.
– - Здесь, братцы, здесь!
– - заслышав голоса, не утерпел и крикнул Ловцов.
Под ивами что-то шелохнулось. Сверкнул огонь, грянул протяжный ружейный выстрел. Мы сквозь дым бросились к камышам; Там, отталкиваясь баграми, в двух душегубках отчаливали от берега ушедшие вперед наши товарищи. Мы добрались к ним по пояс в воде. Лодки поплыли из залива. С середины реки обозначился оставленный нами берег.
Под ивой, как теперь помню, стоял здоровенный, толстый турчин, в красной куртке и с обнаженной бритой головой. Он наводил мушкет на лодку и изредка по нам стрелял. Поодаль от него, нагнувшись к земле, возился над чем-то другой турчин. Между ними на пригорке неподвижно белело что-то навзничь распластанное; ближе к берегу еще двое, без движения. Мы оглянулись друг на друга, перекрестились.
Жив ли остался Ловцов или погиб с другими, попавшими под выстрелы турок, о том мы узнали не скоро. Скрывшись от новой погони в островах, мы поплыли с заходом солнца -- далее и через сутки, измученные, еле живые от голода, дотащились к нашим аванпостам. Весть о нашем поиске разнеслась по лагерю. Все хвалили отвагу разведчиков и оплакивали погибшего Ловцова. Кутузов призвал меня, слегка попенял и даже пригрозил арестом, но кончил тем, что через два дня мне же поручил препроводить в Яссы запорожцев, бывших на поиске, и лично передать светлейшему набросанный мною очерк Измаила и стоявшей там флотилии.