Потемкин

Елисеева Ольга Игоревна

В свою очередь, Екатерина старалась создать у домашних и европейских корреспондентов впечатление, что она взволнована и смущена предстоящим свиданием. Подобные известия, дойдя через третьи руки до августейшего гостя, должны были польстить ему. Из Полоцка Екатерина писала великому князю: «Вы угадали, что мне будет очень жарко; я в поту от одной только мысли о свидании»¹¹. «Боже мой, не лучше ли было бы, если б эти господа сидели дома, не заставляя других людей потеть страшно, — продолжает она в письме к барону М. Гримму. — Вот я опять принуждена разыгрывать жалкую роль Нинетты, очутившейся при дворе, и вся моя неуклюжесть, моя обыкновенная застенчивость должны будут явиться в полном свете»¹².

Влачась

по белорусским болотам, императрица со вздохом сожаления вспоминает поставленную в Смольном монастыре благородных девиц итальянскую оперу Киампи «Капризы любви, или Нинетта при дворе», которую она видела перед отъездом. Это популярный в 70-80-х годах XVIII века спектакль знаком нам по знаменитому портрету смолянок Е. Н. Хованской и Е. Н. Хрущовой кисти Д. Г. Левицкого. Екатерина любила посмеяться над собой, поэтому «жалкая роль» сельской барышни, выбравшейся из глуши навстречу «большим господам», ей прекрасно удалась.

Однако в письмах к ближайшему сотруднику императрица не выглядит ни взволнованной, ни смущенной, ее тон будничен и спокоен. Более того, Екатерина была не прочь показать августейшему гостю, кто она такая на самом деле. Иосиф II приехал в Могилев одним днем раньше императрицы. Екатерина должна была поспешить ему навстречу. Но она не могла миновать намеченные на маршруте станции, слишком много людей ожидало остановки царского поезда. Для подобной невежливости необходима была веская причина, а Иосиф II сам не хотел раскрывать инкогнито. Так австрийский император, поставив себя в двойственное положение, вынужден был терпеть двойственность в обращении с ним Екатерины.

С дороги Иосиф II постоянно писал матери. Он старался уверить императрицу-королеву, что полагается на ее мнение и ничего не скрывает. Но лишь дело доходило до переговоров, как Иосиф мимоходом бросал, будто ничего важного еще не сказано: «До сих пор все наши переговоры с Потемкиным сводились к общим местам, он и словом не упомянул о предметах политических, которых я также старался избегать»¹³. Возникает вопрос: стоило ли ехать на сугубо политическую встречу, чтоб «избегать политических предметов»? Опытная Мария-Терезия вряд ли верила сыну.

23 мая в Шклове бывший фаворит С. Г. Зорич устроил в своем замке для Екатерины великолепный праздник с фейерверком¹⁴. На следующий день состоялось свидание Екатерины с Иосифом II. После обеда в присутствии множества гостей беседа двух монархов продолжалась наедине. О содержании разговора известно из писем австрийского императора матери. Была выражена общая неприязнь к прусскому королю. Далее Екатерина как бы в шутку осведомилась, не собирается ли Иосиф II занять Папскую область и завладеть Римом, на это император, тоже шутя, отвечал, что ей гораздо легче захватить «свой Рим», то есть Константинополь. Екатерина заверила собеседника в желании сохранить мир¹⁵. Пробные камни были брошены. Между Потемкиным и австрийским посланником в России графом Людвигом Кобенцелем начались переговоры о заключении австро-русского оборонительного союза¹⁶.

29 мая Екатерина и Иосиф покинули Могилев, доехали вместе до Смоленска и ненадолго расстались, чтобы вновь встретиться 18 июня в Царском Селе, где, по словам императрицы, гораздо удобнее было обмениваться мыслями¹⁷. Прежде чем отправиться в Северную столицу, иностранный гость захотел посетить Москву. Потемкин отправился с ним. Иосиф писал по этому поводу матери: «Князь Потемкин хочет ехать в Москву, чтобы дать мне все необходимые пояснения. Он пользуется высочайшим доверием Ее Величества. За столом ее величество во всеуслышание назвала его истинным своим учеником и добавила, что у единомышленников должны совпадать их склад ума и образ мыслей и что она не знает другой более подходящей ей головы, чем потемкинская. До сих пор этот господин вел со мной лишь самые осмотрительные разговоры, но я не сомневаюсь, что со временем он станет более открытым и что, может быть, он предпринимает эту поездку в Москву именно с такой целью»¹⁸.

В дороге Потемкин, что называется, «пас» императора, продолжая сообщать Екатерине подробности об августейшем госте. В ответ она писала 9 июня со станции под Псковом: «Батинька князь, письмо твое из Вязьмы… сегодня получила, из которого усмотрела, что гр. Фалькен-штейн, а ты за ним полетели к Москве… Буде Вас найду в Новгороде, то увезу с собою; Вы подумаете, что брежу; нет, не брежу, но знаю, что с проворными людьми дело имею. Буде гость заботится еще знать мое о нем мнение, то можете сказать, что я думаю, что ни один ныне живущий государь не подходит к нему, касательно заслуг, сведений и вежливости. Я в восхищении, что познакомилась с ним; даже как частное лицо он был бы превосходным знакомством»¹⁹.

Иосиф II во всех своих заграничных путешествиях появлялся исключительно как «частное лицо» и заметно тяготился внешними атрибутами роли монарха. Поэтому комплимент Екатерины, заметившей, что гость заинтересовал ее именно своими человеческими качествами, был весьма тонок. Характеристика Иосифа II была вписана в русский текст письма по-французски и предназначалась для дословной передачи австрийскому императору.

Беспокойство гостя объяснялось тем превратным мнением, которое сложилось о нем у Екатерины еще до знакомства. Императрица насмехалась над ханжеством Ма-рии-Терезии, называя ее «Святой Терезией», а самого Иосифа «rhomme a double face» (двуличным человеком) и «piccolo bambino» (маленьким ребенком). В подобных прозвищах содержался весьма болезненный для императора намек на его политическую зависимость от матери. Поведение Ма-рии-Терезии не способствовало тому, чтобы в дипломатических кругах за ее сыном закрепилась репутация человека взрослого и самостоятельного. Из самых лучших соображений она подчас оказывала императору медвежьи услуги. Непосредственно перед встречей в Могилеве прусский посол Герц, желая настроить Екатерину против Австрии, рассказывал, «что императрица-королева сильно противилась путешествию своего сына и согласилась на него не прежде, как получив заверения, что нравственность императора не подвергнется опасности»²⁰.

Во время свидания в Могилеве Екатерина постаралась показать Иосифу свое расположение, и теперь в письмах к разным корреспондентам отзывалась о госте с большой похвалой. «Я нашла, что он очень образован, любит говорить и говорит очень хорошо, — сообщала императрица Гримму. — Я нашла, что дети иной раз не похожи на своих родителей. Мы, кажется, не очень богомольны, что выражается особенно в выборе книг для чтения»²¹. В среде иностранных дипломатов утвердилось мнение, что австрийский император очаровал Екатерину. «Императрица чувствует себя польщенной таким посетителем, — доносил Гар-рис. — Она, в самом деле, пленена ловкостью и любезностью его… он же, в свою очередь, сделал все возможное, чтобы понравиться ей»²².

Иосифа чрезвычайно интересовал вопрос о Константинополе, и он выражал надежду, что в Москве ему удастся «выведать у Потемкина побольше». Не тут-то было. Почувствовав настроение гостя, в Первопрестольной князь нарочито отстранился от дел и погрузился в праздную беззаботность. Император писал матери: «Моим пребыванием в Москве я доволен. Город великолепный, окрестности его плодородны и приятны для глаз; общество, особливо дамское, весьма привлекательно и много прехорошеньких…

Князь Потемкин в Москве жил в свое удовольствие; я там виделся с ним всего три раза, и о делах он не говорил ни слова. Я передал ему предназначенный для него подарок, он же всячески уверял меня в своей преданности, которую, если брать его слова всерьез, будто можно легко проверить при первом удобном случае»²³. Однако дальше взаимных любезностей разговор не двигался. Что послужило тому причиной?