Потемкин
Шрифт:
Ничто не радовало его так, как письма и знаки внимания Екатерины. «При напоминании вашего императорского величества имя-ни всегда льются обильныя слезы из глаз его», — сообщал Попов 27 сентября. У него хватило сил только на одну строчку: «Матушка родная, жить мне больше тяжело, что тебя не вижу». [1004]
30 сентября ему исполнилось 52 года. Все пытались его утешить, но каждый раз, вспоминая про Екатерину, он «горько плакал» — о том, что больше ее не увидит. В тот же день Екатерина, прочтя очередной отчет Попова, отвечала: «Всекрайне меня беспокоит твоя болезнь». Она умоляла его принимать лекарства — «да, приняв, прошу уже и беречь себя от пищи и питья, лекарству противных». Она отвечала на донесение Попова десятидневной давности, но на следующее утро, когда письмо полетело из Петербурга на юг, Потемкин проснулся с тяжелой одышкой, — вероятно, началось воспаление легких. Возобновились жар и обмороки, 2 октября он немного пришел в себя, но от хины категорически отказался. А затем вдруг потребовал, чтобы закладывали карету: он хотел еще
1004
РА. 1787. № 1. С. 21-22 (Попов Екатерине II 27 сен. 1791); № 1158 (Потемкин Екатерине II 27 сен. 1791).
1005
РА. 1787. № 1. С. 22 (Попов Екатерине II 2 окт. 1791); Переписка. № 1159 (Екатерина II Потемкину 30 сен. 1791).
Пока адъютанты и доктора решали, что делать, светлейший написал свое последнее собственноручное письмо государыне:
Матушка Всемилостивейшая Государыня!
В теперешнем болезнию изнуренном состоянии моем молю Всевышнего да сохранит драгоценное здравие твое, и повергаюсь к освященным Вашим стопам
Вашего Императорского Величества
вернейший и благодарнейший подданный
Князь Потемкин Таврический
Матушка, ох как болен. [1006]
После этого он перестал узнавать окружающих, а затем впал в обморок, перешедший в кому. В течение девяти часов врачи не находили пульса.
В Петербурге Екатерина читала его письма от 25 и 27 сентября — «Не могу я сам писать...» — и пыталась убедить себя, что еще есть надежда: «Вижу, что последние три строки твои немного получе написаны. И доктора твои уверяют, что тебе полутче». Она снова пишет Браницкой, прося не оставлять больного. [1007]
1006
Переписка. № 1160 (Потемкин Екатерине II 2 окт. 1791).
1007
Переписка. № 1161 (Екатерина II Потемкину 3 окт. 1791); АКВ. Т. 25. С. 467 (Екатерина II А.В. Браницкой 3 окт. 1791).
3 октября к полудню Потемкин повторил свое требование уехать из Ясс. Выезд назначили на следующее утро. Проведя бессонную ночь, он поминутно спрашивал: «Который час? и все ли готово?» Рано утром, несмотря на сильный туман, он объявил, что пора отправляться. Его положили в кресло и перенесли в большую шестиместную карету. Он продиктовал секретарю последнее письмо Екатерине и приписал внизу: «Одно спасение уехать». [1008] На подпись уже не хватило сил.
1008
Переписка. № 1162 (Потемкин Екатерине II 4 окт. 1791).
В 8 часов утра поезд из нескольких карет тронулся в путь.
Эпилог ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ
На следующий день тело светлейшего привезли обратно в Яссы для вскрытия и бальзамирования. Вскрытие производилось в его апартаментах во дворце господаря Григория Гики. Органы брюшной полости оказались чрезмерно «влажны», печень увеличена; врачи констатировали разлитие желчи. Никаких признаков отравления не обнаружилось. Скорее всего, организм был истощен лихорадкой — тифозной либо малярийной — в сочетании с геморроем, злоупотреблением вином и переутомлением, — но едва ли в этом крылась причина смерти. Симптомы, которые описывает Попов в своих отчетах, очень напоминают признаки пневмонии. [1009]
1009
Самойлов 1867. Стб. 1560, 1569; АКВ. Т. 13. С. 216-222 (Безбородко Завадовскому, нояб. 1791, Яссы); ААЕ 20: 360-362 (Langeron. Evenements de 1790-1791); Переписка, С. 961-964. Ходили слухи, что Потемкина отравил доктор Тиман, по приказу то ли Зубова, то ли самой Екатерины. Их опровергает, в частности, Ланжерон. Скоро появился роман-памфлет «Пансалвин — князь тьмы» (Pansalvin, Fiirst der Finstemis), принадлежавший перу масона Альбрехта — о том, как добрая царица приказала отравить своего злодея соправителя.
Тело было бальзамировано, внутренности положены в шкатулку, сердце — в золотую урну. Покойника одели в парадный мундир.
В свите Потемкина царил хаос. Генералы ссорились о том, кому командовать армией. Тело покойного, его наследство, письма Екатерины, а также вопрос о войне или мире — все ждало решений императрицы. За несколько дней до смерти Потемкин отправил приказ о передаче командования армией генералу М.В. Каховскому. Но он находился в Крыму и командование взял на себя старший по армии генерал-аншеф М.Ф. Каменский. Через два дня после кончины князя приехал Каховский; «тут началась у них брань» — но в конце концов была исполнена воля светлейшего. [1010]
1010
Энгельгардт 1997. С. 96-97.
Когда спустя неделю весть дошла до Екатерины, она впала в жестокую депрессию. «Слезы», «огорчение», «отчаяние», «продолжение слез», — записывает Храповицкий несколько дней подряд. Она успокаивала себя, сочиняя панегирик покойному: «Это был человек высокого ума, редкого разума и превосходного сердца. Цели его всегда были направлены к великому. Он был человеколюбив, очень сведущ и крайне любезен [...] В эту войну он выказал поразительные военные дарования: везде была ему удача — и на суше, и на море. Им никто не управлял, но сам он удивительно умел управлять другими. Одним словом, он был государственный человек: умел дать хороший совет, умел его и выполнить». Но дороже всего ей были их личные отношения: «Его привязанность и усердие ко мне доходили до страсти; он всегда сердился и бранил меня, если, по его мнению, дело было сделано не так, как следовало [...] В нем были качества, встречающиеся крайне редко и отличавшие его между всеми другими людьми: у него был смелый ум, смелая душа, смелое сердце. Благодаря этому мы всегда понимали друг друга и не обращали внимания на толки тех, кто меньше нас смыслил. По моему мнению, князь Потемкин был великий человек, который не выполнил и половины того, что был в состоянии сделать...» [1011]
1011
Храповицкий. 16 окт. 1791; РА. 1878. Кн. 3. С. 198-199 (Екатерина II Гримму 13 окт. 1791).
Тяжелее этой потери в ее жизни не бывало: «Как можно мне Потемкина заменить: он настоящий был дворянин, умный человек, меня не продавал; его не можно было купить». [1012]
Но императрицу ждали дела. Не без царственного высокомерия жаловалась она Гримму: «Князь Потемкин сыграл со мной злую шутку! Теперь вся тяжесть правления лежит на мне одной». [1013] В тот же день, как пришла весть о кончине Потемкина, собрался Совет, и в Яссы на завершение переговоров был послан Безбородко. В Константинополе великий визирь советовал Селиму III продолжать войну, но европейские послы подсказывали, что теперь, после смерти предполагаемого короля Дакии, у Турции больше шансов заключить мир.
1012
Храповицкий. 16 окт. 1791.
1013
Сб. РИО. Т. 23. С. 561 (Екатерина II Гримму 22 окт. 1791).
Михаилу Потемкину Екатерина приказала вывезти из Ясс ее письма и разобраться в финансах покойного {102} . Но письма императрицы составляли самую ценную часть наследства светлейшего, и Попов настоял, что вручит их государыне лично. Что же касается денег, оставленных Потемкиным, то вопрос о них решался на протяжении еще двух царствований и так до конца не был распутан. Считается, что с 1783 года Потемкин получил 55 миллионов рублей — 51 352 096 рублей 94 копейки на содержание армии и строительство флота и городов — и около 4 миллионов рублей личных денег. Как он тратил собственные средства, проследить невозможно {103} . Император Павел I приказал возобновить расследование, но Александр I, поняв непосильность этой задачи, закрыл дело. [1014]
1014
РГАДА 5.138.9 (М.С. Потемкин Екатерине II 6 дек. 1791, Яссы); ЗООИД. Т. 9. С. 222-225 (рапорт М.С. Потемкина); С. 227 (Александр I гос. казначею барону Васильеву 21 апр. 1801); ЗООИД. Т. 8. С. 226-227 (записка Попова о финансах Потемкина, 9 мая 1800); С. 225-226 (краткое изъяснение доходов и расходов экстраординарных сумм); ЗООИД. Т. 9. С. 226 (указ Екатерины II о долгах Потемкина, 20 авг. 1792); Брикнер 1891. С. 274; Карнович 1885. С. 314; Трегубов 1908. С. 101-102.