Потерянная принцесса
Шрифт:
— Ничего, — сказал начальник, — овцы за хижиной присмотрят.
И приказал солдатам связать по рукам и ногам родителей Агнес.
Не внемля их мольбам, солдаты повиновались, положили их в повозку и повезли во дворец, оставив дверь открытой, картошку — на огне, овец — на склоне, а собак — в недоумении.
Как только они ушли, Мудрая Женщина зашла в домик, сняла картошку, загасила очаг, заперла дверь и положила ключ в карман. Всё это время за нею ходил Принц; и вскоре после того, как они отошли
Когда солдаты добрались до дворца, им велели немедленно привести пленников в тронный зал, и они притащили их, совсем беспомощных, к подножию помоста, на котором стояли троны. Королева приказала развязать их, а потом уже им самим приказала встать перед ней. Они повиновались с достоинством оскорблённой невинности, что обидело глупых родителей Розамунды.
Тем временем принцесса к концу дня добралась до дворца и подошла к стражнику.
— Прохода нет, — сказал он.
— Пустите меня, пожалуйста, — кротко попросила она.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся стражник, поскольку был туп и судил людей по одежде, даже не взглянув им в лицо. Принцесса была в лохмотьях, слова её звучали странно, и он счёл, что очень умно посмеяться над ней.
— Я принцесса, — сказала Розамунда.
— Какая-такая принцесса? — рявкнул стражник.
— Розамунда, — отвечала она. — А разве есть другие?
Тут уж он так расхохотался, что толком ничего не расслышал, а немного успокоившись, взял принцессу за подбородок и сказал:
— Нет, красотка, ты не принцесса. Ничего не поделаешь, моя дорогая!
Розамунда гордо вырвалась и отступила назад.
— Ты солгал трижды, — сказала она. — Я не красотка, я — принцесса. И если бы я была тебе дорога, ты бы надо мной не смеялся, хоть я и плохо одета, а пропустил бы меня к отцу и матери.
Тон её удивил стражника, он посмотрел на неё и затрясся — а что если он совершил ошибку?
— Простите, барышня, — сказал он, прикладывая руку к шляпе, — мне велели не пускать во дворец детей. Говорят, Его Величество очень от них устал.
«Наверное, он устал от меня, — подумала Розамунда, — но домой пустит». А стражнику сказала, глядя ему прямо в лицо:
— Мне кажется, я уже не ребёнок.
— Не очень-то вы большая, — отвечал он, — но если вы не ребёнок, что ж, возьму на себя смелость. Король может только убить меня, а рано или поздно всё равно умрёшь.
Сказав так, он отворил ворота, посторонился и пропустил её. Если бы она рассердилась (а всякий, кроме Мудрой Женщины, ждал бы от неё этого), он
Розамунда побежала в замок и взлетела на лестницу. Входя в тронный зал, она услышала странные звуки, кинулась к занавесу, отделявшему помост, заглянула за него — и увидела, что пастух с женой стоят перед королём и королевой. Как раз в эту минуту король говорил:
— Холоп, где принцесса Розамунда?
— Мы не знаем, Ваше Величество, — отвечал пастух.
— Должен знать.
— Она уже у нас не жила…
— А! — вскричал король. — Ты признаёшься, что выгнал её из дома?
— Да, Ваше Величество. Мы не могли её больше держать, и мы не знали, кто она.
— Надо было знать, — сказал король, — это видно сразу. Всякому, кто не различит принцессы, стоило бы выколоть глаза.
— Вот именно, — сказала королева.
Пастух с женой промолчали, не зная, что тут ответить.
— Ну хорошо, не узнали, — продолжил король, — а почему вы её не привели? В указе сказано: «Всех детей».
— Мы не слыхали об указе, Ваше Величество.
— Надо было слышать, — возразил король. — Я издаю указы, вы — читаете. В конце концов, на бронзовых воротах, золотыми буквами…
— Ваше Величество, бедный пастух не может оставить стадо и идти за сотни миль, чтобы посмотреть, что висит на воротах. Мы не знали ни об указе, ни о том, что принцесса пропала.
— Надо было знать, — повторил король. Пастух сдержался.
— Ах, что там! — подхватила королева. — Главное, вы её мучили!
Она слышала от Агнес, как принцесса была одета, и представила себе множество разных унижений и обид. Этого жена пастуха, которая всё время молчала, вынести не смогла.
— Ваше Величество, — сказала она, — если б я её не подобрала, она бы давно умерла и лежала без погребения. Я отнесла её на руках…
«Почему „на руках“? — думал король. — На чём ещё она могла её нести?»
— Ты одела её в лохмотья, — сказала королева.
— Я одела её в платья моей дорогой Агнес! — вскричала жена пастуха, разражаясь слезами. — И вот что за это получаю!
— Что ты сделала с её одеждой? Продала?
— Сожгла, Ваше Величество. Она не годилась и нищенке. Да сквозь дыры можно было увидеть чуть ли не всё тело!
— Жестокая женщина! — вскричала королева, тоже заливаясь слезами. — Говорить такое матери!
— Я её всему учила, — плакала жена пастуха, — и убирать…
— Убирать! Моя бедная доченька!
— …и картошку чистить, и…
— Картошку! Господи Боже!
— …чистить хозяину башмаки.
— Чистить башмаки! О моё несчастное дитя! Как же её белые ручки?!
Король не обращал внимания на эту перепалку, но гладил свой скипетр, словно меч, который вот-вот вынет из ножен. Наконец он спросил: