Потерянная рота
Шрифт:
– Спроси его, что он выращивает?
– попросил Фрол молодого лейтенанта.
– Он боится вас!
– произнес Калинин.
– Отойдите, пожалуйста!
– Я тоже крестья-нин!
– обращаясь к немцу, сказал Смерклый, тыча себя пальцем в грудь.
– Фермер!
– Фермер?
– переспросил немец. Лицо его просветлело.
– Я из региона Вестервальд!
– Что он говорит?
– спросил Смерклый.
– Он из региона Вестервальд в Германии.
– Я из-под Вологды! Мы выращиваем пшеницу и
Калинин перевел Фразу Смерклого. В ответ, немец увлеченно заговорил.
– Он тоже занимается коровами, продавая говядину и молоко, - перевел Калинин.
Немец что-то спросил.
– Он спрашивает, чем вы их кормите?
– Как чем?
– удивился Фрол.
– Летом - травой. Зимой - сеном. Клевер у нас сочный! Коровы его любят.
Калинин перевел, и немец вновь что-то спросил.
– Он спрашивает, какие вы применяете добавки?
– Какие добавки?
– опешил Смерклый.
– Никаких добавок.
– Он спрашивает, сколько литров молока в день дают ваши коровы? продолжал Калинин.
– Пять-семь литров, - ответил Фрол.
Калинин перевел. Немец улыбнулся и, гордо выпятив грудь, что-то сказал. Алексей подумал, что непросто было добиться улыбки пленного.
– Его коровы дают молока на четыре-пять литров больше!
– перевел Калинин.
Смерклый оттопырил нижнюю губу. Глаза его, казалось, придвинулись друг к дружке от удивления.
– Вот это ты приврал, немецкая твоя морда!
– без злобы произнес Фрол.
– Не может корова столько молока давать! Нет в ней столько!
– Он утверждает, что не лжет, - ответил Калинин.
– Фрол, все!
– сказал политрук.
– Иди спать! Завтра поговоришь!
– Ладно, - сказал Фрол и, повернувшись, произнес удивленно. Двенадцать литров!
Встреча и разговор с пленным глубоко потрясли Фрола. Считая немцев почти нелюдью, он даже не думал о том, что среди них могут оказаться и простые рабочие, и фермеры (как Штолль). Возвращаясь в первый взвод, Смерклый начисто забыл об обиде, нанесенной ему Николаем Приходько. После разговора с немцем о коровах, мысли его были светлы. Ему чудилось лето, их деревня и окружающие деревню поля, засеянные пшеницей.
Наконец, Смерклый ушел, и Калинин вздохнул с облегчением. Немец внимательно смотрел на командиров. Что-то щелкнуло у него над головой. Топорик, воткнутый в ствол сосны и едва различимый в темноте, покачнулся и вывалился, просвистев рядом с пленным и провалившись в сугроб. Немец удивленно уставился на темный провал в снегу.
– Ничего страшного!
– заверил его Алексей, взял топорик и отложил в сторону. Политрук кивнул молодому лейтенанту, показывая, чтобы тот начинал задавать главные вопросы.
– Что случилось с вашим подразделением?
– спросил Алексей.
– Почему вы оказались в лесу?
Немец, назвавшийся Янсом Штоллем, вздохнул, опустил
Глава 10.
"Это же фашист, самый настоящий!" - думал Вирский, с ожесточением глядя на обнаженную фигуру, появившуюся из мрака. Он долго ждал этого момента, потому что его руки зудели до сих пор.
Один из солдат ударил немца прикладом, и Вирский возненавидел его, так как удар должен был нанести он! На защиту нациста встал молодой лейтенант. Он позаботился, чтобы для немца нашлись теплая одежда и горячий чай. А Вирский привязал бы немца к дереву и оставил бы голышом на морозе, чтобы к утру дивные окрестности этого леса украшала ледяная статуя.
Мимо Сергея прошел Смерклый, подозрительно поглядев на него.
– Смерть фашистам!
– провозгласил Вирский.
– Каково тебе без шапки-то?
– спросил Фрол.
– И шинель у тебя расстегнута. Простудишься!
Вирский ухмыльнулся, выставив зубы.
– Упрел я. Жарко совсем.
Смерклый протопал дальше и стал следить за разговором Калинина с пленным. Напротив, остальные солдаты начали расходиться.
Смерть! Немец должен быть уничтожен! Расплющен, размазан по снегу...
Внезапно Вирский заметил, что в ствол дерева, под которым лежит немец, воткнут топорик, использовавшийся для рубки дров. Шагнув в темноту леса, Вирский, невидимый окружающими, стал пробираться к этому дереву. Осторожно ступая по снегу и стараясь не скрипеть, он встал за деревом. Ствол был достаточно широк в диаметре, чтобы Вирского не было видно со стороны костра. Топорик торчал чуть сбоку. Сергей протянул руку и взялся за рукоять.
Зуд из ладоней мгновенно исчез. Вот что ему было нужно! Вот что требовалось, дабы развеять зуд в руках. Поганый фашист и оружие, которым его можно зарубить!
Вирский держался за рукоять топора, прикрыв глаза и наслаждаясь теплом, которое разливалось из нее. Наслаждение, испытанное им, можно было назвать экстазом. Тепло от рукояти перетекало сначала в руку, затем в голову и потом распространялось по всему телу, заставляя его вздрагивать от удовольствия.
Через несколько секунд ощущение экстаза прошло. Вирский открыл глаза.
Немец улыбался, и что-то говорил на своем лающем языке. Это вывело Вирского из себя. Немец чувствовал себя как дома! Он СМЕЯЛСЯ, находясь в плену!
Отродье!
Фашисту вторили лейтенант и Фрол Смерклый, единственный человек, который общался с Сергеем и не игнорировал его.
С лязгом сомкнув зубы, Вирский попытался выдернуть топор из ствола.
– Боже мой! Что это?
– с недоумением пробормотал он.
– Вот это ты приврал, немецкая твоя морда!
– донеслись до него слова Смерклого.
– Не может корова столько молока давать! Нет в ней столько!
– Он утверждает, что не лжет, - послышалась фраза Калинина.