Потерянное Освобождение
Шрифт:
Прикрыв глаза, Коракс на миг о чем-то задумался, прежде чем ответить.
— Здесь психический замок, — сказал примарх, его плечи поникли от разочарования. — Его может активировать только разум Императора.
— Тогда нам следует довериться физическим средствам, — заявил Орландриаз. Магос указал на двух тяжелых сервиторов, возвышающихся над остальной группой. — Я подготовлю своих слуг.
— Есть и другой путь, — выпрямившись, промолвил Коракс, вновь наполненный уверенностью. Он посмотрел на Арката, прежде чем взор его остановился на Альфарие. Мрачный взгляд примарха несколько встревожил альфа-легионера,
— Да, лорд, — ответил Альфарий и бросил взгляд на названного легионера, который стоял в нескольких метрах.
— Когда-то он был членом Библиариума, — продолжил Коракс.
Альфарий не подозревал, что его брат по отделению — псайкер. Слова примарха ошеломили его, но он знал, что Коракс не мог ошибиться. Альфа-легионер кивнул.
— Да, лорд, был, — сказал Альфарий, не понимая, к чему ведет примарх. Тот подозвал Бальсара к командирам.
— Это неразумно, — сказал Аркат и, подняв алебарду, встал между примархом и приближающимся легионером. — Разве вы не помните слова: «Горе тому, кто позабудет мое предупреждение либо нарушит данное мне слово. Он станет мне врагом, и я обрушу ему на голову столько несчастий, что до скончания веков будет он проклинать день, когда отвратился от моего света». Так сказал Император.
— Никейский Эдикт, — кивнул Коракс. — Я прекрасно помню эти слова, кустодий. Я лично слышал их из уст Императора.
— Тогда ты понимаешь их значение: колдовство под запретом. Я не допущу этого, — произнес Аркат.
Коракс задумчиво поджал губы, а после мягко положил руку на плечо воина и отодвинул в сторону. Затем он посмотрел на стоящего перед ним легионера.
— Бальсар, ты владеешь силами разума? — спросил примарх.
— Я был библиарием, лорд, это так, — ответил боевой брат. — Я не пользовался своими силами с тех пор, как Библиариум по вашему приказу был расформирован, и поклялся больше не применять их.
— Кому ты дал клятву, Бальсар?
— Вам, лорд Коракс, — ответил легионер.
— А если я освобожу тебя от данной клятвы, ты сможешь ими воспользоваться?
— Мой лорд… я также поклялся не пользоваться своими способностями во имя Императора, — дрожащим голосом произнес Бальсар. — Вы приказываете мне нарушить клятву?
Слова задели Коракса, и он раздраженно скривился. Это продлилось лишь пару секунд, после чего лицо примарха вновь стало спокойным, а темные глаза сузились.
— Не бывать этому, — рявкнул Аркат, прежде чем Коракс успел хоть что-то сказать. Вокруг него собрались кустодии, призванные неведомым Альфарию способом. — Эдикт Никеи нерушим.
Ни на кого не обращая внимание, Коракс вновь обратился к Бальсару.
— Ты никогда не испытывал «темных соблазнов»? — суровым и пренебрежительным тоном спросил примарх. — Чувствуешь ли ты их сейчас?
— Нет, мой лорд, я никогда не испытывал искушений, ни темных, ни каких-либо еще, — сухо ответил Бальсар. — Моя жизнь самым печальным образом была лишена всяческих искушений с тех самых пор, как я покинул Терру.
— Я не допущу колдовство, только не на Терре, — произнес Аркат. Лезвие алебарды полыхнуло сияющим полем одновременно с оружием других кустодиев. В ответ несколько десятков Гвардейцев Ворона стремительно подняли болтеры. Помедлив пару секунд, Альфарий также прицелился в кустодийского стража.
— Ты говоришь о том, чего не понимаешь, — сказал Коракс, выражение его лица было мрачным. — Император хранит Терру от сверхъестественных сил. Думаешь, он позволил бы подобное на своем мире?
— Я не вправе знать мысли Императора, а лишь слежу за исполнением его воли, — ответил Аркат. Он окинул взглядом окруживших его легионеров, а затем посмотрел на Коракса. — Колдовство под запретом.
— Так ты считаешь Императора колдуном, кустодий, или может быть его регента, Сигиллита?
— Эдикт не распространяется на моих командиров, а лишь на легионеров-астартес, — прохладно заметил Аркат.
Кустодии и Гвардейцы Ворона молча смотрели друг на друга, крепче сжимая пальцы на спусковых крючках. Альфарий взглянул на Коракса, пытаясь предугадать следующий ход примарха. Если кустодии погибнут, ситуация может сложиться хуже некуда. Будет проведено расследование, из-за которого изъятие содержимого хранилища могут не только остановить, но также привести к разоблачению шпионов Альфа-легиона. Вполне возможно, Альфарий и сам погибнет в бою, так как он оказался слишком близко к кустодиям. Невозможно было понять, о чем думает Аркат, его лицо оставалось скрытым за золотой личиной шлема. Гвардейцы Ворона также казались безликими воинами, но судя по тому, как они держали оружие, легионеры были готовы пустить его в ход.
Только лицо Коракса оставалось открытым. Примарх казался печальным, но не отводил взгляда от Арката. Коракс был безоружен, хотя Альфарий не сомневался, что примарх вполне мог справиться с Аркатом и голыми руками. Ему вдруг стало интересно, какие «темные соблазны» одолевали сейчас примарха. Единственный удар сразит Арката, а Гвардейцы Ворона успели окружить кустодиев, хотя воины в золотых доспехах заберут с собой многих легионеров.
— Отец, не бросай нас, — прошептал Коракс, не желая, чтобы его слышали остальные. В словах, выцеженных сквозь стиснутые зубы, чувствовалось сильное страдание.
Вдруг Альфарий что-то почувствовал, движение или ощущение присутствия на границе сознания. На долю секунды он словно услышал отдаленные крики и вопли. Ему показалось, будто он попал в самое пекло ужасного сражения, и тело отреагировало так, словно он боролся за собственную жизнь, оба сердца стремительно застучали, ток крови ускорился. Коридор заполонили смутные очертания, гнетущая волна силы, которая словно тиски сжала череп Альфария. Судя по ошеломленным бормотаниям остальных, не один он почувствовал нечто подобное.
В двери что-то глухо щелкнуло.
Все взоры обратились к вратам, металл которых стал лучиться мерцающим от силы золотым светом. Дверь распахнулась, и едва золотистое свечение угасло, внутри зажегся свет, озарив вестибюль с белыми стенами. Дальше была видна еще одна, меньшая дверь из серебристого металла, покрытая легкой изморозью. Закружились облачка пара, когда из входа дохнул холодный, стерильный воздух.
Собравшиеся воины в абсолютной тишине с недоверием смотрели на открытый проход. Закрыв глаза, Коракс коротко кивнул и зашевелил губами, хотя он говорил слишком тихо, чтобы его смог кто-то расслышать.