Потерянные девушки Рима
Шрифт:
Едва переступив порог, Маркус тут же понял, как глубоко заблуждался.
Сначала он увидел кровь.
Супружеская постель с голубыми простынями была пропитана ею. Ее было так много, что можно было отчетливо представить себе, где лежали тела, когда происходила бойня. На матрасе, на подушках сохранились отпечатки. Одно подле другого, слитые в последнем объятии, когда ярость убийц обрушилась на них.
С постели потоки крови лавою сползли на белый палас. Медленно распространяясь, они пропитали каждую ниточку,
Брызги, рассеянные, отлетевшие от руки, сжимавшей клинок, вонзавшей его в беззащитную плоть, оставили на стенах видимые следы ярости, торопливости, утомления. Впечатляло упорядоченное, связное расположение капель. Святотатственная гармония, порожденная безумной ненавистью.
Часть крови использовали, чтобы сделать надпись над постелью. Одно только слово.
EVIL.
По-английски – зло.
Все уже завершилось, обрело неподвижность. Но в то же время казалось слишком живым, слишком реальным. Словно убийство в этой комнате только что произошло. У Маркуса сложилось впечатление, будто он, просто открыв эту дверь, совершил путешествие во времени.
Это невозможно, сказал он себе.
Так же маловероятно, как и то, что комната сохранилась точно такой же, как в тот трагический день девятнадцать лет назад.
Существовало лишь одно объяснение: подтверждением ему служили ведерки из-под лака, сваленные в углу вместе с кистями, и подлинные фотографии места преступления, которые Раффаэле раздобыл неизвестно как. На них эта комната представала такой, какой увидел ее тот, кто первым переступил порог.
Адвокат Гвидо Альтьери, вернувшийся домой погожим мартовским утром.
Потом все поменялось. Вмешалась полиция, и сразу после этого все было замыто в попытке восстановить прежнее состояние, истребить память об ужасе, вернуться в обыденность.
Это всегда происходит перед лицом насильственной смерти, сказал себе Маркус. Трупы уносят, кровь вытирают. И люди снова приходят в те места, ни о чем не подозревая. Жизнь продолжается, отвоевывает для себя пространства, прежде от нее отторгнутые.
Никто не хотел бы хранить такие воспоминания. Даже я, подумал Маркус.
Но Раффаэле Альтьери решил в точности воспроизвести место преступления. Следуя своей навязчивой идее, сотворил святилище ужаса. Стараясь запереть в этой комнате зло, сам стал его пленником.
Теперь Маркус мог воспользоваться этой достоверной мизансценой, чтобы сделать выводы и поискать на всякий случай аномалии, которые могли бы ему пригодиться. Он перекрестился, хоть и с опозданием, и вошел в комнату.
Подходя к ложу, имевшему вид жертвенного алтаря, он понял, почему эту бойню могли учинить по меньшей мере два человека.
Жертвам спасения не было.
Он попытался представить себе Валерию Альтьери и ее любовника, застигнутых во сне этим взрывом нечеловеческой жестокости. Может быть, женщина кричала, а может быть, сдерживалась, чтобы не разбудить сынишку, который
У изножия кровати справа скопилась лужа крови, а слева Маркус заметил три маленьких круглых отпечатка.
Он подошел поближе, нагнулся, чтобы лучше разглядеть. Пятна образовывали совершенный равнобедренный треугольник. Каждая сторона составляла около пятидесяти сантиметров.
Символ.
Он раздумывал над тем, что мог бы скрывать в себе этот знак, когда, на мгновение подняв глаза, увидел то, что прежде от него ускользнуло.
На паласе остались крохотные отпечатки босых ног.
Маркус представил себе, как трехлетний Раффаэле, наутро после расправы, просовывает голову в спальню. И видит ужас, смысла которого он не в силах понять. Он бежит к постели прямо по лужам крови. Он, перед лицом немилосердного безразличия смерти, в отчаянии встряхивает маму, пытаясь ее разбудить. Маркус даже мог представить себе его маленькое тельце на окровавленных простынях: проплакав несколько часов, малыш, должно быть, свернулся калачиком рядом с мертвой мамой и в изнеможении заснул.
Два дня он провел в этом доме, до того как отец нашел его и увел прочь. Две длинные-длинные ночи, когда он противостоял в одиночестве осаде темноты.
Детям не нужны воспоминания, они всему учатся, забывая.
Но этих двух суток оказалось достаточно, чтобы определить всю дальнейшую жизнь Раффаэле Альтьери.
Маркус не мог сдвинуться с места. Он глубоко дышал, преодолевая приступ паники. Вот, значит, в чем его талант? Воспринимать темные послания, которые зло рассеивает в предметах. Слышать безмолвные речи мертвых. Присутствовать бессильным наблюдателем при зрелище человеческой злобы.
Собаки не различают цветов.
Поэтому только он и понял то, чего весь мир не знал в отношении Раффаэле. Этот трехлетний мальчик все еще молил о спасении.
9:04
«Есть вещи, которые нужно видеть собственными глазами, Джинджер».
Давид повторял это всякий раз, когда речь заходила о том, насколько опасна его работа. Для Сандры фотоаппарат был непременной защитой, он избавлял ее от необходимости непосредственно сталкиваться с насилием, которое она фиксировала каждый день. Для Давида – всего лишь орудием.
Об этом различии она вспомнила, сооружая на скорую руку темную комнату в туалете для гостей, как многократно на ее глазах проделывал Давид.
Занавесила дверь и окно, вывернула лампочку над зеркалом и ввернула другую, дающую красный свет. Сняла с чердака увеличитель и бачок для проявления и закрепления негативов. Потом стала импровизировать. Три тазика для разных процедур – те, в которых она полоскала белье. С кухни притащила щипчики, ножницы и половник. Фотобумага и химикаты, которые у нее хранились, были еще пригодны к употреблению.