Потерянные души
Шрифт:
— Постой! — проповедник вскочил. — А как же я? Как я узнаю, что Бог поручил исполнить мне?
Лишь тишина была ему ответом, холодная, пустая тишина, заду-шившая в своих объятьях эхо и теперь надвигавшаяся на того, кто осмелился нарушить ее покой.
Тяжелая черная мгла заволокла все вокруг, не решаясь прибли-зиться только к столу с полыхавшей на нем свечей.
На миг страх коснулся его сердца своим острым когтем. Пропо-ведник хотел прочесть молитву, ища в ней успокоение и защи-ту, но не смог. Словно ему вдруг показалось, что все старые слова потеряли дар…
В этот миг он совершенно ясно почувствовал, как властность и покой начинают
"Ну уж нет! — прошептал проповедник, чувствуя, как вместе с гневом к нему возвращается решимость. — Пусть будет что угодно, только не пустота!" — схватив свечу, он бросился к двери, рванул ее, открывая… А затем вдруг остановился, словно что-то прегра-дило ему путь на самом пороге, заставило обернуться… Мрак, пог-лотивший залу, более не казался пустым. Неясное серебристое сия-ние охватило его, маня назад, прося вернуться и завершить неза-конченное дело.
"Сожги… Сожги… Сожги…" — кто-то упрямо шептал ему на ухо с отчаянной, уже не верящей в возвращение покоя, мольбой.
Жалость… Он не смог бы назвать чувство, возникшее в его сердце, незнакомое и необъяснимое, никак иначе. Владу не во что было верить, нечего ждать. Разум молчал. Все, что ему оставалось, это довериться сердцу, душе…
Он вернулся к столу, бережно взял в руки свиток. В какой-то миг ему показалось, что рукопись ожила, шевельнулась в его руках, потянулась к свече…
— Уничтожить последнюю память о тысячелетней истории так просто, — произнес он, словно уверовав, что кто-нибудь: бездушные холодные рукописи или сам Бог, — услышит его. — Я знаю, сколь сладос-тен покой в день перемен, но что останется, если эти свитки исчез-нут? Пустота? И куда они уйдут? В ту же пустоту, неся ей все сок-рытые в них тайны…?"
Ему показалось, что сияние, охватившее залу, шевельнулось, заструилось, словно раздумывая над словами странного гостя, пере-шагнувшего через страх перед безумием и решившегося заговорить, ища не просто ответа, а знамения…
— Возможно, я ошибаюсь, может быть, не мне судить, — продолжал тот. — Если так, — на столе стоял еще один подсвечник с небольшим огарком свечи. Не понимая, что он делает и для чего, проповедник поднес к нему огонек пламени. Ему надо было во что-то верить, ему нужны были доказательства, что Вера…не вера в нечто конкрет-ное, а Вера вообще, — не умерла вместе со старым дворцом. — Я оставлю огонь, — он положил свиток возле самого подсвечника. — И да будет на все воля Бога", — а потом, резко повернувшись, он решительно заша-гал прочь, но не чтобы уйти совсем, а лишь затем, чтобы остано-виться в мрачном туннеле подземелья и ждать, что произойдет потом.
Его душа несколько успокоилась, разум вновь вернул себе спо-собность здраво рассуждать. И проповедник, сквозь страх перед тем, что, возможно, он перешагнул через грань безумия, радуясь лишь тому, что в тот миг рядом с ним не было никого, кто бы стал сви-детелем его слабости, хотел уж было вернуться назад, погасить све-чу. В конце концов, что бы там ни происходило, он не имел никако-го права уничтожать архив первосвященника. Но ему не пришлось это-го делать: оглянувшись, он увидел позади кромешный мрак, испол-ненный покоя и понимания. Сердце дернулось в груди.
"Вот оно, знаме-ние… — только и смогли пробормотать пересохшие губы. — Значит, не все еще потеряно…"
Уверенность вернулась к Владу: раз Бог подал ему свой знак, значит, он на его стороне и поведет его пусть даже к смер-ти, но не в Ничто.
Ему больше не нужно было искать Сола — он видел его, ощущал всей душой — там, где сгущались неведомые силы, где, за огненной рекой, клокотала пустота. Доверившись сердцу, словно указующему персту Бога, он побежал, задыхаясь от чрезмерных для его возраста усилий, туда, куда его влекла судьба.
Секретарь стоял посреди главного зала — места совещаний конклава. Предводитель проповедников, даже если бы захотел, не смог бы счесть, сколько раз он бывал здесь. Сотни? Тысячи? Ему ка-залось, что он знает в этом зале все — каждую черточку настенной росписи, каждый камень покрывавшей пол мозаики.
Но сейчас он не узнавал зал, настолько он изменился. Стены спускались к полу неровными склонами заплывшей свечи, под нога-ми, над головой… Все вокруг казалось покрытым воском, который был принесен сюда, собран-ный со всей земли…
Влад огляделся, с каждым мигом все явственнее чувствуя себя загнанным в ловушку зверем. Возле стен стояли, будто каменные изваяния, члены конклава, союзники Сола среди высшего мона-шества и городской знати. Их тела были неподвижны, словно воск покрыл их, сковав навек. И лишь глаза все еще жили. В одних чи-тался восторг, горел пламень торжества, в других — ни с чем не сравнимый ужас слишком позднего прозрения и мольба о помощи.
Проповедник вздрогнул, почувствовав, как шевельнулся, словно живой, пол под его ногами, будто за камнями клокотала, зарождаясь, какая-то неимоверная сила. Его тело напряглось, рука сжа-ла свечу, чувствуя, как бронза подсвечника впилась в ладонь, в кровь раня руку, не обращая внимания на обжигавший воск, стекав-ший прямо на пальцы, смешиваясь с кровью. И ему показалось, что нечто, представлявшееся ему озером под тонкой кромкой льда, успо-коилось, не коснувшись осмелившегося вступить в его владения че-ловека.
Когда же волнение немного улеглось, проповедник устремил взгляд на Сола, еще до конца не понимая, что происходит, какой странный, неведомый обряд совершал секретарь конклава, но уже зная, что все происходившее связано именно с ним.
Секретарь, одетый в белоснежные бесформенные ниспадающие до самого пола одежды, широко раскинув руки, будто собираясь обнять весь мир, стоял возле высокого помоста, на котором покоилось тело пресвитера…вернее то, что от него осталось — тень, что с каждым мигом становилась все тоньше и бледнее, теряя очертания.
— Что ты делаешь? — воскликнул Влад. — Остановись! — он хотел по-дойти к секретарю, но не смог сделать и шага, когда пол прилип к его ногам.
— Молчи! — гневно бросил монах. В его глазах зажглась ярость. — Ты мне мешаешь!
— Мешаю?!
– он готов был рассмеяться. — Мешаю сделать что? Покон-чить с миром?!
— Нет! Основать новый мир, новую церковь, новую веру!
— Веру в пустоту?! Неужели ты думаешь, что кто-нибудь прекло-нит колени перед Потерянными душами?!
— Все дело лишь в словах, в названиях, в том, чему учат! Вера слепа… — сожаление на миг мелькнуло в глазах, отразилось на лице священника, когда он понял, что, прежде чем закончить заду-манное, ему придется что-то сделать с этим упрямым проповедником, попытаться его убедить, или… — Сколько лет мы бездумно верили, что Потерянные души — зло, ибо так было сказано первосвященником! Но ведь ты прочел его рукопись, я вижу по твоим глазам — ты зна-ешь правду: эти слова, эта убежденность исходила от нашего врага, а, значит, в них не истина, а ложь…